Читаем Русский моностих: Очерк истории и теории полностью

Русский моностих: Очерк истории и теории

Дмитрий Владимирович Кузьмин

Свекровь

«Оставьте-ка, милочка, этот прибор…»

Марина Качалова (род. 1963)

Монолог армянина

Не пойму мусульман, хоть убей.

Александр Ерёменко

[Шохина 1994, 7]

Похвальба соловья

Имя выем вием!

Василий Ломакин (род. 1958)

[Ломакин 2012, 33]

– в двух последних случаях (при всем их различии) в сочетании с указанием на речевой жанр или модальность высказывания, акцентирующим не только непринадлежность его автору, но и отказ автора с ним солидаризироваться. В качестве своеобразного указания на «чужое слово» функционирует и обозначение жанровой принадлежности текста (поскольку жанр, по сути, фольклорный) у Сергея Панова:

Несохранившийся анекдот

«пошел раз бабник на субботник…»

– непринадлежность текста авторскому «я» подчеркивается кавычками (чуть подробнее о жанровой атрибуции как способе озаглавливания см. ниже); указание на жанр анекдота, в котором, как отмечал Е.Я. Курганов, «обязательно должны соединиться локальность и значительность. Сочетание это и обеспечивает роль анекдота как особого рода исторического документа, открывающего важное через мелкое, тенденцию – через деталь» [Курганов 2015, 81–82], заостряет конфликт между двумя существительными одинакового строения, различающимися не только немотивированным остатком суффиксального значения (почему «бабник» – это человек, а «субботник» – в данном случае, нет?), но и тем, что бабники были всегда, а субботники остались приметой одного конкретного исторического эпизода – советского времени, которое, по остроумному выражению антрополога Алексея Юрчака, «было навсегда, пока не кончилось».

Еще одна разновидность достраивания контекста посредством озаглавливания – фиксирование в названии бытовых и психологических обстоятельств, вызвавших выразившееся в тексте лирическое переживание. К этому приему охотно прибегает Владимир Марков – вот самый характерный пример:

Солнечный день, в траве

Ты здесь? Ты рядом? Ты со мной?

[Марков 1994, 342]

– заметим, что непосредственно в тексте обстоятельства, данные в названии, никак не задействованы и на само переживание никакого влияния не оказывают. Для русской литературной традиции такой подход несколько непривычен (впрочем, у Василия Розанова – но в прозе, при весьма специфической стилистике и композиции, и не перед текстом, а после, что также существенно) – зато широко распространен в китайской и японской поэзии. В эту восточную парадигму, безусловно, встраивается – в частности, благодаря названию, – стихотворение Александра Арфеева:

Возвращаясь с прогулки

уличный фонарь зажег огоньки на обледенелых ветвях сливы

[Арфеев 1992, 99]

– на принадлежность текста к жанру хайку недвусмысленно указывает «сезонное слово» (см. стр. 256–257).

К обстоятельствам создания текста отсылает, хотя и куда более привычным способом, название моностиха Александра Макарова-Кроткова (род. 1959):

Всеволоду некрасову – на шестидесятилетие

вот вот и вот и вот еще

Однако здесь такая отсылка непосредственно связана со структурой самого текста (дейктически-паузного, в терминологии Н.Г. Бабенко [Бабенко 2003, 78], то есть построенного на преобладании указательных местоимений): адресация к зачинателю русского стихотворного минимализма мотивирует и акцентированный повтор, и попытку передать на письме эффект разговорной речи с обильным невербальным компонентом, и полное вытеснение знаменательных слов служебными (со словом «вот» связана одна из наиболее ярких и известных минималистских работ Некрасова в визуальной поэзии).

Наиболее распространенной разновидностью достраивания контекста посредством названия является, разумеется, наименее радикальный прием: временнáя либо пространственная локализация (особенно если текст построен на не слишком очевидном тропе). Преобладает здесь указание на время года: