В России за последний век, или даже больше, мы видим драматическую борьбу за сохранение деревни: то через общину, то через кооперацию. Ведь какие бы ни были различия взглядов Чаянова и Кондратьева, Столыпина и его предшественников, например Витте (историк В. П. Данилов обращает внимание на министра Александра III Бунге), или деятелей эпохи крестьянской реформы, всех их объединяло одно: желание предотвратить пролетаризацию деревни, сохранить тот драгоценный элемент индивидуального творчества, содержащийся в крестьянском хозяйстве, о котором говорит Чаянов. В борьбе этих двух путей развития путь, ориентирующийся на сохранение деревни, имел два героических достижения: отражение атаки на деревню в крестьянской войне 1918–1921 годов и создание Чаяновым и «организационно-производственной школой» плана развития экономики России. Это была программа, альтернативная коллективизации и раскрестьяниванию. Но в ней реально не находилось места партии. В случае ее принятия роль партии в жизни страны постепенно ослабевала бы. Можно, следовательно, сказать, что для России существовала альтернатива коллективизации, но для партии ее не было.
В результате победила установка на раскрестьянивание и ускоренную индустриализацию. То есть в принципе Россия приняла западный «проект», отказавшись от реализации собственного «проекта». Странным образом те, кто называл себя революционерами, приняли план развития, в интеллектуальном смысле отнюдь не революционный, основанный на чужих принципах. А те, кто себя ни в коем случае революционером не считал, предлагали действительно революционный план, основанный на совершенно оригинальных идеях.
Лишение крестьян собственности на землю, бегство их в города и пролетаризация, нищета и законы о бедных, лишающие их права выбора места жительства и работы, жесточайшие кары за преступления против собственности, а с другой стороны, быстрый рост промышленности, рост городов, государственной мощи и влияния во всем мире — все эти черты истории Англии XVIII–XIX веков как будто копируются в советской жизни после «великого перелома». Марксизм был радикальным вариантом западного, чисто индустриального пути развития, предполагающего уничтожение деревни. Для осуществления технологической утопии, построения общества-машины были опробованы два пути: социалистический и либерально-демократический. В их конкуренции определялось, какой из них эффективнее.
Но Россия вступила на западный путь с опозданием на несколько веков. В результате возникло то, что называют «догоняющей экономикой». Да тогда и повторялся все время лозунг «Догнать!», рассчитывали, на сколько лет «отстали» и за сколько лет надо «догнать». Выпускались даже станки со штампом «ДИП» («Догнать и перегнать»). Однако в интеллектуальной, культурной области «догнать» вообще невозможно — в этом философский смысл парадокса об Ахиллесе и черепахе. Тот, кто впереди, всегда идейно сильнее, победить в соревновании можно, только исходя из своих собственных идей. Наиболее глубокий, трагический для нашей страны смысл «великого перелома» видится мне именно в том, что он столкнул Россию на движение «по чужим рельсам».
Однако русские — «идеологический» народ. Мы должны осознавать некоторый «смысл жизни» и согласно ему строить жизнь. Просто «догнать» кого-то таким «смыслом» быть не может. Тем самым главная составляющая жизни — ее мотивация — ушла. Как всякий исторический процесс, это выкристаллизовывалось в течение нескольких десятилетий — да тут еще вклинился такой посторонний процесс, как война. Но именно такова, как мне представляется, основа теперешнего распада нашей жизни. Подражание Европе, насильственно внедренное при Петре, то, что Данилевский называл «европейничаньем», хотя и было очень болезненным для страны, задело только верхушку общества. «Перелом» 1930-х годов поразил его корни. Отказ от своего пути, потеря духовной независимости через полвека привели к потере независимости экономической и политической.
Новое наступление на деревню решило не только ее судьбу, но и личную судьбу аграрников немарксистского направления. Атака на них велась непрерывно — Крицманом, Мендельсоном и другими. Но с 1927 года в нее включились лица гораздо более высокого уровня. В 1927 году появилась статья Зиновьева «Манифест кулацкой партии». Эта «партия» характеризуется так: «Н. Д. Кондратьев — «теоретический» глава целой школы. «Столпами» этой школы являются: Чаянов, Челинцев, Макаров, Студенский, Литошенко и др.».