Русский народ в битве цивилизаций

Агрессивность вела к прямому наеилию и подталкивалась в эту сторону лидерами. Один из них провозгласил: «Как бы мы этого ни хотели, мы недостаточно сильны, чтобы разрушить Соединенные Штаты. Но мы достаточно сильны, чтобы разрушить Колумбийский университет!» Негритянский лидер Ф. Фанон призывал к «революционному насилию» и «революционной жестокости». Немецкий лидер левых Р. Дучке выдвинул лозунг: «Партизанская борьба в джунглях больших городов!» Сартр заявил, что время культуры ушло, наступило время революции. Действительно, эти было время подъема левого терроризма: «группа Баадер-Майнхоф» в Западной Германии, «красные бригады» в Италии… И виднейшие представители западной интеллигенции поддерживали, подстрекали и оправдывали их. Например, Г. Белль писал по поводу «группы Баадер-Майнхоф», на совести которой было много убийств, что «к ее боевикам следует применять те же нормы, что и к противоположной воюющей стороне в войне».

Революция

Все левые движения вдохновлялись образом революции. Предполагалось, что грядет неслыханная по радикальности революция, которая разрушит весь фундамент прежней жизни. В отличие от всех прежних революций, она будет направлена не на одну сторону жизни общества, а будет состоять из пяти революций: экономической, политической, национальной, сексуальной и «психоделической». Экономическая революция должна была разрушить капиталистическую систему и основанное на ней «общество потребления», политическая — «систему», превращающую человека в манипулируемый автомат. Национальная революция, предполагалось, освободит национальные меньшинства (прежде всего — цветных в США) от эксплуатации белого большинства и народы «третьего мира» — от эксплуатации Запада. Сексуальная революция должна была разрушить буржуазную, патриархальную, моногамную семью. И это была не чистая риторика. Создавалось впечатление, что на какое-то время западный мир помешался. Порнографическая литература и секс-клубы превратились в одну из самых доходных сфер бизнеса. Газеты пестрели объявлениями вроде такого: «Супружеская пара ищет другую пару для совместного проведения отпуска в групповом браке». Иногда к этому добавлялось слово «стерео» — означавшее, что в групповом браке будут участвовать и лица одного пола. Возникли целые коммуны, состоявшие в групповом браке, где не играл роли ни возраст, ни пол участников, — например, знаменитая «Коммуна № 2» в Западном Берлине. Наконец, «психоделическая революция» предполагала разрушение «буржуазной индивидуальности» посредством коллективного употребления наркотиков и рок-музыки, которая, как считалось, играет аналогичную роль. Новая «культура наркотиков» противопоставлялась старой культуре, в которой общение было связано с потреблением алкоголя. Ряд политических деятелей включали в свою программу требование свободной продажи некоторых наркотиков — особенно марихуаны. Один из вождей «новых левых», Джери Рубин, предлагал даже марихуану как проверку на «левизну». Профессор университета может и клеймить войну во Вьетнаме, и признать экзамены репрессивными действиями, но предложи ему на вечеринке сигарету с «травкой» — и он испугается. Значит — не наш.

Движение «новых левых» опиралось на философию, разработанную яркими и очень популярными тогда мыслителями: Сартром, Адорно, Маркузе. Основой этой философии была концепция «тоталитарности» и «репрессивности» западного общества. Как говорил Маркузе, «тоталитаризм есть не только террористическая организация общества, но и нетеррористическая, экономико-технологическая организация, действующая через манипуляцию создаваемыми потребностями… система производства и распределения, вполне совместимая с «плюрализмом» партий, газет и т. д.». «Массовое производство благ не порождает свободу, оно создает лишь эффективный контроль». «Массовое производство и массовое распределение тотально подчиняет себе всего индивидума». «Под властью репрессивного единства свобода может быть превращена в мощный инструмент контроля». Создается язык из терминов-штампов: «свобода», «равенство», «демократия», «мир», настойчиво внедряемый в сознание. «Эти ритуализированные концепции делаются иммунными по отношению к противоречиям, с которыми они сталкиваются». «Сама терпимость буржуазного общества является репрессивной терпимостью» — худший вариант тоталитаризма, опирающийся на внедрение репрессивных потребностей в самую структуру инстинктов человека. Человек настолько приспосабливается к этой репрессивности, что перестает ее ощущать, тем более — бороться против нее. Маркузе сравнивает граждан современного западного общества с прирученными домашними животными или подопытными кроликами.