Русский народ в битве цивилизаций

В результате возникает существо, для которого Маркузе придумал термин «одномерный человек». Все «собственно человеческое» вытесняется из сознания и подчиняется целям производства. «Уничтожение «двумерной культуры» происходит не путем отрицания и отбрасывания «культурных ценностей», но через их полное включение в установленный порядок, через их массовое воспроизводство и распределение». Как писал Ионеско, «концлагеря (немецкие. — И. Ш.) были не исключительным, чудовищным явлением. Это была лишь квинтэссенция и образ того адского общества, в котором мы живем». В результате, как говорил Адорно, подлинная борьба за будущее начинается лишь тогда, когда придет сознание, что так жить просто невозможно, а свет надежды может только охладить пыл и решимость бойца.

Это мироощущение формулировалось в концепции «Великого Отказа» — тотального отрицания всего существующего общества, признания того, что в нем нет ничего позитивного. Этот отказ основывался на «негативной диалектике» — восприятии жизни как «негативной тотальности», в чем Маркузе считает себя продолжателем Маркса и Гегеля. Выход может быть в психологии «перманентного вызова», «перманентного восстания» и бунта даже против «наиболее возвышенных проявлений традиционной культуры, против наиболее эффективных проявлений технического прогресса», воплощающих во всех случаях «социальную репрессивность».

Таким же духом было движимо и «левое искусство», и его идеологи. Адорно писал:

«Сейчас музыка души превращается в музыку рынка». Музыка «тем лучше, чем глубже может запечатлеть силу общественных противоречий и необходимость их преодоления, чем яснее она выражает в антиномиях собственного формального языка бедственное состояние общества».

Преодоление противоречий подразумевает «увековечение страдания» и «трансценденцию отчаяния». Он вообще признавал возможность существования лишь культуры, выражающей невозможность ее в теперешнем виде. Андре Бретон призывал развивать «антикультуру». Г. М. Энценсберг писал:

«Культура — последний оплот буржуазии».

Когда Сорбонна была оккупирована студентами в мае 1968 года, надписи на стенах гласили: «Культура — извращение», «Долой искусство — мы не хотим жрать труп!», а Сартр более конкретно заявлял:

«Что касается «Моны Лизы», то я дал бы ее сжечь и нисколько бы об этом не пожалел».

Перед нами признаки тотального кризиса, охватившего тогда Запад, затронувшего самые основы общества и грозившего его существованию. Налицо была идеология абсолютного неприятия сложившегося на Западе общественного уклада, ненависти и готовности к насилию и разрушению. Эта идеология опиралась на концепции, разработанные течением острых и широко мыслящих философов, во многих случаях очень тонко подметивших и проанализировавших коренные дефекты современного западного общества. Тогда не раз высказывалась мысль, что Запад повторяет русскую историю с опозданием на 100 лет: терроризм, полное отталкивание интеллигенции от власти, сочувствие террористам, всеобщее ожидание революции. Дословно повторяются те же самые идеи. Например, приведенное выше высказывание левого лидера Хайдена, что революция является самоцелью, надо сначала ее совершить, а потом решить, что делать дальше, повторяет неоднократно высказанную Бакуниным идею: «Так как нынешнее поколение само находится под влиянием этих гнуснейших условий жизни, которые оно теперь разрушает, созидание не должно быть его задачей, а задачей тех чистых сил, которые возникнут в дни обновления». Знаменательно, что среди надписей, оставленных на стенах Латинского квартала студентами за время его оккупации в мае 1968 года, встречалось гораздо больше цитат из Бакунина, чем из Маркса.

Внутренний кризис имел, конечно, и далекие геополитические последствия. Не только была проиграна вьетнамская война, но почти весь Индокитай: и Лаос, и Камбоджа попали под власть коммунистического режима. Многие африканские страны находились под влиянием Советского Союза или Китая — последней, по-видимому, была Ангола. Александрия стала базой советского военно-морского флота. Брюс Гершензон пишет: «Америка уступила свою позицию мировой державы» (именно это сейчас можно сказать о России). В Лос-Анджелесе в 1961 году сенатор Додд сказал: «Выступая в декабре в Париже, я утверждал, что если пройдет еще 15 таких лет, как последние 15 лет, то свободный мир (термин, обозначавший США и их союзников. — И. Ш.) не будет более существовать. В свете того, что произошло за прошедшие 8 месяцев, я должен пересмотреть этот срок. Нам больше не осталось 15 лет». Выступая перед комиссией конгресса, генерал Ведемайер, возглавлявший стратегическое планирование штаба США во Второй мировой войне, на вопрос председателя, сколько времени осталось у Америки, чтобы попытаться предотвратить «коммунистическое господство», ответил: «Сэр, по моему скромному убеждению, сейчас уже слишком поздно».