Русский немец

Ну, вот оно: сглазил я, похоже, – насчёт «без последствий». Вызвал тут меня к себе оперуполномоченный (по-лагерному – «кум»). И начал свои игры: «Сколько вам лет?» – «Шестнадцать». – «Образование?» – «Окончил 8 классов. Надеюсь и десять окончить». – «Ну, до этого надо дожить». – «Попробую выжить», – говорю неуверенно. – «Если мы вам дадим такую возможность. Комсомолец?». – «Да», – отвечаю. – «Комсомольский билет при себе?» – «В нагрудном кармане». – «Покажи!»

Достаю билет, протягиваю «куму». Он говорит: «Вы, поволжские немцы, – очень упрямые люди. Таких нет – ни среди донских, ни среди черноморских. Вам, Клейн, оказано доверие: будете раз в две недели приходить к нам и рассказывать, о чём говорят ваши земляки меж собой!». Отвечаю: «Я не согласен доносить на своих товарищей! Я же – комсомолец!». Тут раздался хохот: «А мы – чекисты! Ладно – иди!». – «Можно один вопрос?» – спрашиваю. – «Давай!» – «Почему нас охраняют? Водят под конвоем? Нет доверия? За что?!» – «За то, что ты – немец!» – разъясняет «кум». – «Но я же – советский немец!» – «Да хоть – голландский! Иди уж давай – пока я не передумал!»

…

(Середина июня)

Нашу бригаду перевели на дальнюю делянку. До неё – километров двенадцать. Это – в одну сторону. Туда проложена железнодорожная узкоколейка, и курсирует по ней паровозик – с лесовозными платформами, а к ним – утром и вечером – прицепляют пару «пассажирских» вагонов. В них возят (в лес и обратно) трудпоселенцев – раскулаченных крестьян, в основном – с Украины. Пытаемся и мы в один из этих вагончиков примоститься, но «кулаки» не пускают, орут, что, мол, немцев не пустят – самим тесно. Галдят все: «Фашистов не визьмемо – хай идуть пешком!».

Отвечает наш бригадир (хоть он пока ещё с трудом по-русски говорит – сам-то родом из чисто немецкого села): «Та какие ш мы «фашисты»?! Мы – такие ше софетские люти – как и фы!» – «Як же – «советские»?! Та я немцев за версту бачу!»

Что делать? Посовещались мы: если пешком пойдём – так лишь к обеду до места доберёмся, а работники из нас и без того никудышные. Решаем: взять место в вагонах с боем! Берём в руки свои топоры – и сообща «атакуем» тех «кулаков», что загородили проход в вагон. Впереди, как и положено, – наш бригадир. Его зычный голос перекрывает общий гвалт: «Только попропуй толкни, кулацкая морта! Я са сепя не рутшаюсь! Ну-ка – стай насат! Витишь – места тут сколько?!»

До драки дело не дошло. Мало-помалу всё кончилось миром. Всем места хватило: расселись – поехали. В пути разговорились. Слово за слово, и оказалось, что среди наших (немцев) есть выходцы с Украины и близких к ней мест (кстати, и я ведь тоже родом оттуда – из-под Одессы). Перезнакомились, и после этого «кулаки» нас, своих земляков, даже каким-то домашним пирогом угостили – с грибами и картошкой. Вкуснятина!

А в лагере кормёжка отвратительная. Суп прозрачно-жидкий. Отходят люди со своими мисками от окна раздачи в столовой – и приговаривают про себя:

«Immer – Wasser! Reines Wasser! Helles Wasser! Wasser, Wasser!»

(«Всегда – вода! Чистая вода! Светлая вода! Вода, вода!).

При таком питании и тяжёлой работе силы покидают человека стремительно и безвозвратно. Принялись поить нас (от цинги, раз в день) отваром крапивы и хвои, но дела всё хуже и хуже. У многих начали ноги опухать. Хорошо ещё, что вольнонаёмные иногда нас понемногу подкармливают – из дому приносят, от себя отрывают. Даже начальник нашего участка – Шигорин – делится со мной варёной картошкой. Иногда.

…

(Конец июня)

Сегодня вечером на меня навалилась куриная слепота: внезапно перестал видеть – в сумерки. Это – от голода. «Вольная» учётчица – Капа – пожалела меня, рассказала вечером своей маме: она тоже недалеко работает – на железной дороге. Достали они где-то кусок свежей говяжьей печени, сварили его и дольку небольшую отдали мне. Что я мгновенно поглотил – и с огромным удовольствием. Спасибо Капе: хорошая, добрая она девушка! И маме её – спасибо!

…

(Июль)

Наконец-то пришло письмо с Алтая – из нашего «нового дома». Слава Богу: там все живы! А вот моих писем они так и не получили. И главное: что с папой? Всё тревожнее за него.

…

(Сентябрь)

Пришло письмо с Алтая – от дяди Эмиля. Маму и Пауля отправили на север – в тундру. И адрес неизвестен. Ужас! Но главное – живы! А вот бабушка умерла: почти сразу после отъезда мамы и Пауля. Милая, любимая бабуля! Пусть Алтайская земля будет тебе пухом!

…

(Ноябрь)

Ад кромешный! Я снова – в лесорубах. К лесосеке добираемся пешком – километров за семь. Выходим из зоны затемно – ранним утром. В бригаде – около тридцати человек. Охраняют нас два солдата-«вохровца» с овчаркой. «Шаг влево, шаг вправо – стреляем без предупреждения! И без промаха!»

Труд на лесоповале (особенно зимой) – самый изнурительный из всех, что могут быть на этом свете. Полуголодные, плохо одетые и обутые, мы несколько километров бредём гуськом – по глубокому снегу – и добираемся до места уже обессиленными. А впереди – целый день изматывающей работы.