Период 1917–1930 гг.
отличается наибольшей творческой активностью неореалистов. Именно в эти годы окончательно складывается неореалистическое идейно-стилевое течение, теоретиками которого становятся Замятин и критики ОПОЯЗа. На данном этапе появляются неореалисты «второй волны» – А. Толстой, Платонов, Булгаков, «Серапионовы братья», Катаев, Эренбург, Беляев. В эти годы крупнейшими русскими писателями-философами являются Замятин, Булгаков и Платонов, удачно дебютирующие и в драме. Лучшие произведения этих писателей группируются в проблемно-тематические «триады»: у Замятина это две триады, посвященные проблемам интеллигенции и революции, личности и коллектива, возможности воспитания «нового человека» – рассказы «Дракон», «Мамай», «Пещера», повесть «Островитяне», роман-антиутопия «Мы», драма «Огни св. Доминика»; у Пришвина повести «Мирская чаша» и «Журавлиная родина», роман «Кащеева цепь» с проблематикой, близкой указанной выше; у Платонова сатирические повести «Город Градов» и «Котлован», роман «Чевенгур», в которых сочетаются утопизм и антиутопизм; у Булгакова научно– и социально-фантастические и одновременно мистические повести «Дьяволиада», «Роковые яйца» и «Собачье сердце», также ставящие проблемы существования интеллигенции в социалистическом мире, возможности вмешательства в тайны природы, права выдающейся личности на эксперимент.В публицистике, сказках, рассказах и повестях Ремизов, Замятин, Пришвин и Булгаков осуждают «красный» террор, деятельность партии большевиков, гражданскую войну, реалии жизни первых послереволюционных лет. При этом Замятин и Толстой остаются сторонниками идеи революции. Концепция революции-энергии становится центральной в замятинском и платоновском сциентистском мифотворчестве,
которое базируется на переработанных положениях из работ немецких ученых Ю.Р. Майера и В. Оствальда. Понятия второго начала термодинамики (энтропии и энергии) оригинально соединяются у Замятина с концепцией двух универсальных бытийных начал – аполлонического и дионисийского, воспринятой как из работы Ницше, так и через ее рецепцию в эстетике Серебряного века (у А. Белого и Вяч. Иванова). Для Платонова важны также идеи «философии общего дела» Н. Федорова, для Булгакова – положения книги Ницше «По ту сторону добра и зла» и работ Бердяева. Эти понятия воплощаются в произведениях Замятина, Пришвина, Платонова и Булгакова с помощью библейских мифологических и литературных мифопоэтических мотивов. Благодаря этому усиливается, по сравнению с 1910-ми гг., и полностью реализуется неореалистическая установка на создание произведений с обобщенной философской проблематикой.Прозаики-неореалисты совершенствуют сказ, характерный элемент поэтики русской прозы первой половины 1920-х гг. Замятин, как правило, использует сказ для раскрытия национальных русских жизненных реалий. В то же время функция сказа у Замятина и Шишкова порой сближается с ролью комического сказа у М.М. Зощенко или комически-лирическо-го сказа у И.Э. Бабеля. В творчестве неореалистов 1920-х гг. появляются и иные манеры – основанная на повествовании книжного типа, а также сочетающая метафоризацию и деметафоризацию (Платонов).
Языковое богатство неореалистических произведений данного периода обусловлено использованием диалектных записей из блокнотов Замятина и лексики сибирских и алтайских народов в «Угрюм-реке» Шишкова, обилием архаизмов и историзмов у Чапыгина («Разин Степан»), В творчестве писателей в эти годы есть реалистические черты, но преобладает неореализм («синтетизм»), в котором ведущими являются символистские способы типизации и изобразительно-выразительные приемы и в котором есть также экспрессионистичность («Островитяне», рассказы и «Мы» Замятина, «Мирская чаша» Пришвина, «триады» произведений Платонова и Булгакова, булгаковские пьесы).
В произведениях неореалистов 1920-х гг. существует множество генетических связей и сравнительно-типологических схождений, с одной стороны, с работами зарубежных и русских философов и психологов, с другой стороны, с эстетикой иэссеистикойВяч. И. Иванова, В.Я. Брюсова, А.А. Блока, прозой Б.А. Пильняка. Неореалисты глубоко осмысливают ведущие тенденции в существовании России и Европы в XX в., в частности, размышляют о «метафизике» техники и техническом прогрессе, о свободе и счастье, о возможности создания совершенного, гармоничного человека; прослеживают закономерности разных этапов русской истории. Эти размышления воплотились в центральных произведениях данного периода. «Мы» Замятина и «Чевенгур» Платонова участвуют в диалоге с идеями теоретиков Пролеткульта А.А. Богданова и А.К. Гастева, являясь в то же время новаторскими в художественно-философском и жанровом отношениях романами-антиутопиями, главная идейная функция которых – спор с утопией. Трагическая судьба человечества в XX в. запечатлена здесь с помощью переосмысленных мотивов из Библии и «Фауста», «Гамлета» и «Дон Кихота».