Русский остров

– Вешайтесь! – сказал матрос и провел большим пальцем вдоль шеи, щелкнув под левым ухом. В ответ мы промолчали, поняв его слова и жест как сами собою разумеющиеся вещи – нам дают понять, что мы салаги.

В Экипаже нас поселили в одной из казарм, где стояли трехъярусные кровати – шконки. Самым неудобным казался средний ярус. Во-первых, он был очень тесный по высоте – чуть более полуметра, во-вторых, верхняя сетка свисала под тяжестью лежащего этаким пузырем, делая пролет еще ниже. Я выбрал верхний ярус. Сумки с вещами и остатками еды мы оставили в казарме, и нас повели в столовую на завтрак.

Есть снова никто не стал, да и есть такое не хотелось. Я попробовал кашу и не смог определить ее природу. Кто-то назвал ее сечкой. Среди вареной водянистой крошки бледного цвета плавало несколько кусков свиного жира.

Вернувшись в казарму, все обнаружили сумки выпотрошенными, причем я свою сначала вообще не нашел, но потом увидел летающей по рукам матросов. Моя, родная сумочка! Пустая и поруганная! Прощай, кусочек гражданки, кусочек дома, прощай навсегда! Мои вещи лежали на шконке Вороны вместе с его скарбом, все, кроме мясных продуктов – ни колбасы, ни котлет, ни жареных кур уже ни у кого не осталось.

4

На следующий день была медкомиссия, последний розыгрыш лотереи, где многие надеялись на удачу, немногие попытались “откосить”, предъявляя переодетым во врачей офицерам те или иные доводы в пользу списания или хотя бы сокращения срока до двух лет. Все было напрасно. Зайдя в кабинет, я тоже пытался что-то вспомнить про хронический бронхит и плохой слух. Военврач посмотрел на меня поверх очков.

– Что вы говорите? – спросил он тихо.

– Бронхит у меня хронический, товарищ врач. И слышу плохо, – повторил я погромче.

– Ты же не в акустики пойдешь, а в баталеры, товарищ Гаранин Андрей. Следующий!

Мне определили три года и объявили место прохождения учебы – школа баталеров на Русском острове. Мысленно я попрощался с институтом и вообще со всем. Три года! Три года! Три года! Эта формула повторялась нами, как заклинание. Или как приговор. Что такое баталеры – я пока не знал. Ну что ж, есть повод для первого письма – стал известен мой срок. Ворона попал со мной в список. Мы обсудили эту новость и наши перспективы и побрели к своим товарищам. Кто-то уже собирался в дорогу, раздавая остатки еды. Некоторых миновала учебка, и ждала сразу боевая часть, но группа из тридцати-сорока человек из нашего призыва готовилась к путешествию на остров. Мы доедали консервы и печенья, уже не угощая друг друга тающими на глазах запасами, большую часть которых втихую расхватали “деды”. Хотя с нами никто не вступал ни в какие неуставные взаимоотношения, но бесцеремонность тех, кто в форме, уже чувствовалась. На нас бросали высокомерные взгляды, поддевали выкриками и жестами. Мы старались не обращать внимания, держались вместе.

В Экипаже было скучно. Он располагался на узкой территории на склоне одной из приморских сопок. Его одноэтажные постройки, выкрашенные побелкой, были настолько стары, что казалось, их посещал еще сам адмирал Макаров в Русско-Японскую войну.

Флотская столовая, или камбуз, своими огромными воротами напоминала ангар для легких самолетов. Здесь перемешались запахи еды и помоев. По камбузу сновали коки в белых колпаках с огромными ножами в руках, алюминиевыми кастрюлями и буханками белого хлеба.

Меня с Вороной определили в наряд по кухне, и нам пришлось полтора часа отмывать огромный разделочный стол водой с хозяйственным мылом. Мы взялись за дело основательно, как будто от чистоты этого стола зависело наше будущее. Вокруг нас слонялись другие призывники, не столь сознательные. На все попытки коков добиться мытья посуды или полов, они отвечали однозначным отказом в виде посыла куда подальше. Мы драили стол тщательно, с любовью, растягивая процесс, так как считали доставшуюся нам работу не очень пыльной. Один из коков подошел к нам и спросил:

– Але, салажня, вы откуда?

– Из Подмосковья,  – ответил Ворона.

– А, москали!

Кок, потерев нос краем рукава, склонился над столешницей. Хмыкнув, он провел пальцем по металлической поверхности.

– Хорош драить, скрипит уже! Молодцы! Пошли со мной.

Он провел нас внутрь варочного зала, где на кафельном полу стояли три огромных котла, два совсем большие и один поменьше. В котле поменьше были остатки компота. Из первого большого котла торчало древко исполинского половника.

– Так, вот ведра, нужно вычерпать котел и отнести помои вон в тот бак, – и кок показал на контейнер на улице, рядом с бетонным забором.

– И компот?

– И компот.

Кок вышел во двор, а мы кинулись к малому котлу вылавливать остатки вареных сухофруктов. Не дав до конца выполнить эту вкусную работу, нас позвал парень из нашей команды на построение – мы отправлялись в учебку уже через полчаса.

5