Русский остров

Морской порт Владивостока украшал огромный авианесущий крейсер “Минск”, серо-голубые бока которого свисали сверху на нас, проходивших по краю причала. Корабль! Море! Романтика! Крейсер остался позади, нас ждал паром до Русского. Погода сменилась с солнечной на облачную и ветреную, когда я сидел на скамейке на верхней палубе, ветер пытался сорвать с моей колючей головы кепку, заворачивал полы и воротники плащей пассажиров. С моря тянуло холодом, туман скрывал другой берег.

Крепкий краснолицый новобранец Хома, ежась, жевал бутерброд. Его непокрытая голова серебрилась редкой порослью. За три дня, прошедших после бритья, наши головы стали походить на наждачную бумагу. Микки-Маусы, подумал я, глядя на одинаково круглые головы со смешными клинышками и линиями роста волос на лбу и вокруг ушей, обрамлявшими лица моих товарищей. Себя со стороны я все еще представлял волосатым.

Туман впереди стал темнеть, и в умирающей дымке прямо на нас грозно наплывал Остров! Весь покрытый зеленью, абсолютно весь, как в песне Андрея Миронова.

Не успели мы ступить на берег, вокруг нашей пестрой толпы, как шакалы у стада овец, стали бродить бесформенные синие люди – именно бесформенные, так как формы как таковой на них не было – без головных уборов, без голубых воротников, в чудовищно заношенных робах и ботинках. Лица их были злы, в нас тыкали пальцами, одергивали, требовали закурить, спрашивали чего-нибудь из еды. Наш провожатый – прапор с тремя звездочками, вернее, по-морскому, старший мичман, крикнул им, чтоб разошлись. Он скомандовал нам “ровняйсь-смирно-направо-шагом марш!” и повел по извилистой тропе мимо сетчатого забора к строению из красного кирпича с трубой.

Помимо нашей группы “москвичей” с парома на берег сошли еще несколько таких же групп ребят из Средней Азии. Их повели дальше, а мы столпились на площадке возле бани – так было написано на табличке с якорем справа от входной двери. Вышедший к нам матрос сказал, что будем мыться и что все личные вещи, а именно бритвы, щетки, мыло, пасту, ручки, расчески разрешается взять с собой. Остальное – верхняя одежда, в том числе белье – трусы, носки, майки – подлежит уничтожению, но если кто-то хочет, может отправить это домой посылкой. Желающим тут же выдали холстину, нитки с иголками и химические карандаши для написания домашнего адреса. Многие начали рвать одежду на себе, потом друг на друге, чтоб “не досталась врагу”.

Это напоминало безумие. Кто-то подбежал ко мне, рванул за рукав куртки, и он с треском отделился, повиснув до земли.

Напротив входа возвышалась еще одна стена, часть старого забора, между кирпичами которой темнели глубокие толстые щели – все как по команде стали пихать туда все, что не разрешалось оставить – курево, спички, зажигалки, конфеты, кто-то даже засунул деньги. Никто не обратил внимания на двух человек, стоявших неподалеку под деревом, вертевших в руках тонкие прутья…

Нас запустили в предбанник с кафельным полом, построили, пересчитали и отправили в помывочный зал. За слепыми окнами бани, выложенными из стеклоблоков, уже сгущалась южная темнота. Русский остров расположен на широте Крыма, и сумерки наступали мгновенно, словно кто-то тушил свет. Мы разделись и сложили гражданку кучками на полу в раздевалке. У меня на шее болталась белая веревочка – завязка от косички моей подружки.

– Чего это там у тебя за удавка болтается? – строго спросил мичман. – Снимай, не положено!

Деваться некуда, пришлось снять и положить на стол дорогую реликвию.

Мной овладело веселье, когда я сидел в маленькой шайке с теплой водой и терся огромной мочалкой в мыльной пене. Вокруг орали, пели песни, я тоже что-то орал. Обряд смывания с себя гражданской пыли походил на буйную оргию, нам как будто специально дали расслабиться, оставив здесь на полчаса!

Мой кореш Ворона не нашел себе шайку и сидел на каменном топчане сутулый, голенастый, с тоненькими руками и шеей. Его носатый вороний профиль действительно напоминал пресловутую птицу. Покатый лоб собрался складками над черными пушистыми бровями. Кадык ходил вверх-вниз от обиды, и я выручил его, отдав свой тазик.