Русский пятистатейник

Кто, к кому, когда и с каким призывом обратился и что произошло после перечисленных событий – все эти вопросы летописный текст освещает ясно и чётко. Тут нет вопросов.

Совершенно иной остро встаёт вопрос. Если переводить имперфектный глагол (звахуть) современным глаголом, то бишь причастием на «л» (звали), как и аорист (зваша/звали), то совершенно непонятно будет носителю великорусского языка, в чём здесь разница – это во-первых, а во-вторых, и главное, – почему те варяги звались Русь (или их так звали)?

Да ведь не почему, а – когда! Вот где собака зарыта!!!

Поэтому-то летописец и употребляет имперфект звахуть вместо аориста зваша, грамматически модулируя в пределах системы прошедших времён. Аорист – это простое прошедшее время, стилистически повествовательное, применяется для перечисления прошедших событий, на современный русский язык преимущественно переводится при помощи глаголов совершенного вида. Имперфект – тоже простое прошедшее время, но длительное или многократное, так что, изначально не будучи предназначенным для порядкового счёта действий, в повествовании в сочетании с аористом обычно означает ещё и предшествование во времени начала действия и неопределённость в его завершении. И вторая выделенная функция имперфекта – доминанта, то есть главная, если рассматривать имперфект в отрыве от аориста, изолированно, – связана с кратностью характера действия: по отношению ко времени действия – временами, порой, бывало, некогда, по отношению к месту – то тут то там, местами, кое-где, по отношению к предмету – частями или частично, по отношению к характеру и способу действия – часто, и так и сяк, прерывисто, незавершённо, хаотично, неопределённо…

Поэтому, с точки зрения носителя великорусского языка, грамматически должно вытекать: Пошли за море к Варягам, к Руси, так ибо себя звали они (некогда, некоторые).

Варяги звались Русь – некогда, то есть давным-давно, до того, как к ним решили отправить ходоков с призывом. Именно поэтому Русь, а иже с ней чудь, словене с кривичами да весь, направилась к варягам, ибо прежде те звались Русью, причём не абы к каким варягам пошли, а к тем именно, которые некогда Русью звались. Свои к своякам – чтобы мирный договор заключить, то есть русский учредительный, или, пользуя современную терминологию, общественный договор. Таким образом, социальное и межплеменное замирение имело место в условном 862 году от Рождества Христова.

(При этом, в скобочках, хотелось бы напомнить правило, бытовавшее некогда в Новгороде: князь, которого призывали на княжение, не должен был владеть вотчинными землями в Новгороде – пускай где-нибудь, да хоть в Ижоре, как, скажем, Александр Невский, но не в самом Новгороде. Так полагают многие историки, хотя, если мы рассматриваем более поздние времена, то есть уже от Александра и позже, XIII–XV века, то сие научное мнение уже не кажется бесспорным. Но что в свете этих научных разногласий представляется более важным, нежели имущественные владения да прочие доходные места, так это то, что, начиная с Александра Невского, так называемые князья Новгородские, по сути-то, были внешними управляющими, надсмотрщиками, князьями с ханским ярлыком на княжение. Поставленные извне, а не призванные. Ордой навязанные князья. Эти ставленники ордынские – защитники не столько земли Русской, сколько сборщики налогов в пользу Орды с земли Русской. А уж землю Русскую защищали постольку-поскольку, не всю и не от всех… а порой и вовсе огнём и мечём выпалывали дух русский как сорнял. Хотелось бы напомнить очевидное: Александр Невский, усыновлённый Батыем, не потому Святой, что защищал Русскую землю, а потому, что отстаивал веру русскую, – разница весьма существенная, хотя в исторической перспективе, с точки зрения перфектного мышления, и общего в этих двух близких понятиях много.)

«И от тех прозвалась Русская земля» – именно потому и прозвалась земля Русской от варягов, что слово «варяг» есть производная форма от слова «русь», где из имени rankа/рѫка образовывается краткое прилагательное varank/варѧгъ со значением обоерукий: слово «русь» лежит в словообразовательной основе слова «варяг». И прежде, до условного 862 года, слово «варяг», к тому же, значило «быть в руси» (под рукой) или «ходить в русь», как впоследствии, с течением веков, когда Русь стала оседлой и приобрела этническую самоидентификацию (отличную от шведов, норманнов, англов или, скажем, готов) и социально определилась (за крепостными стенами) от окружающей её племенной стихии словен с кривичами да веси с чудью, стали ходить в варяги – по призыву сташа под руку, которая платила за найм по договору, будь то долгая рука князя русского или греческого царя.