Русский преферанс

Для преферанса доктора забывают своих пациентов, столоначальники — свои бумаги, ростовщики — проценты, барышни — танцы, ревнивые мужья — жён-кокеток; для преферанса скряга готов жертвовать деньгами, Орест готов поссориться со своим Пиладом, невеста с женихом, подчинённый с начальником.

Итак, все играют в преферанс и везде! Хотите в этом увериться? Когда на ваших часах пробъёт восемь, наденьте вашу шубу и бархатную фуражку и ступайте наудачу по улицам города, в котором живёте: загляните в окошко скромного нижнего этажа, посмотрите в щель неплотно затворённой ставни, вскарабкайтесь, если можно, к окошку второго, третьего этажа, зайдите в модный магазин, в колбасную лавку — и везде вы увидите преферанс и встретите героев его. Даже если вы вслушаетесь в разговор проходящих и проезжающих, то увидите, что всё это бредит, живёт, дышит и движется преферансом.

Вот, например, мимо вас проезжают два человека, закутанные в меховые воротники, они разговаривают с жаром и кричат на всю улицу: «Что делать, mon cher,[74] не везёт, да и только!»

Вы думаете, что они разговаривают о лошади, на которой едут? Ничего не бывало — это им не везёт в преферанс.

Вот мимо вас промчалась бойкая пара, и вы слышите отрывистые фразы: Прикупил! Ремиз! Восемь в бубнах! и т. п.

Вот смотрите, встретились два пешехода: один из них в тёплом пальто, со свёртком бумаги под мышкой, другой в лисьей шубе и картузе, из-под которого видны волосы, подстриженные в кружок.

Послушаем их разговор:

— Ивану Трофимовичу наше почитание, всё ли, батюшка, в добром здоровье? — говорит лисья шуба.

— Слава богу, Никита Нестерович, — отвечает пальто.

— Ну, слава богу! Слава богу лучше всего! Верно, на преферанчик куда поспешаете?

— Да-c, что делать! надо как-нибудь скоротать вечерок-то. Ну и вы, я думаю, тоже сражаетесь?

— Никак нет-с… где нам… мы люди торговые — некогда-с. Разве вот праздничное дело, так случается, и мы перекидываем!

На каждом шагу герои преферанса!

Но так как нынешняя публика — большая охотница до иллюстрированных изданий, то вот, для её удовольствия, имею честь представить несколько лёгоньких эскизов, в которых постараюсь очертить из каждого сословия хоть по одному герою как представителей целого.

Видите эти два освещённых окошка, из которых одно заставлено плющом и геранью, а другое загорожено стеклянной ширмой, размалёванной какими-то неведомыми цветами, над которыми задумалась бы сама Флора? Это небольшая квартирка, принадлежащая одному чиновнику. Хозяин с двумя своими приятелями играет в преферанс. Один из них низенький старичок. Он списал почти все свои ремизы и сейчас только выпил четвёртую рюмку травнику. От этого сморщенное лицо его раскраснелось, а глаза сделались так малы, что кажется, насилу смотрят на свет божий.

Товарищ его, молодой человек, в причёске a la moujik,[75] схватил себя за волосы и кричит диким голосом: «Нет, чёрт возьми, будь я проклят, если с нынешнего дня хоть возьму карты в руки!»

Между тем хозяин, весёлый краснощёкий толстяк подтрунивает над ним и говорит, пародируя французский язык: «Не горяче — ву па!».[76]

А вот в этом жёлтом домике всякий вечер играет в преферанс один из самых оригинальных и отчаянных героев — это один учитель французского языка. Посмотрите: он снял свои очки, парик его покачнулся немного на сторону; смотрите — он стоит над ломберным столом, с распростёртыми руками, с удивлением и испуганным видом, как Робинзон над найденными им человеческими костями, и говорит: «Вот это я знал, что я без одна… mais без два в кёр… c’est horriblement!».[77]

Позвольте, откуда бы теперь выхватить новенький, хорошенький эскизец? Постойте, нашёл!

Вот каменный дом с массивными дубовыми воротами, за которыми огромный дворной пёс сердито гремит железной цепью. Здесь живёт почтенный купец Федул Абдулович. До сих пор для Федула Абдуловича табак и карты были занятием проклятым и гадостным; но с тех пор, как появился преферанс, он играет всякий день с восьми часов вечера и до первых петухов и нюхает бобковый.

Пойдёмте к нему в горницу. Вот он, Федул Абдулович: бородка у него клинышком, лысая голова похожа на поджаренную московскую сайку, а корпус — на куль с овсом. Играют вчетвером. Один из гостей имеет привычку спрашивать: на каком, дескать, инструменте играть изволите? Эта прибаутка очень нравится Федулу Абдуловичу.

Смотрите: в эту минуту один из игроков разобрал свои карты и кричит: «Играем-с!» А Федул Абдулович поглаживает свою востренькую бородку и возражает с важностью: «Струмент! Почтеннейший! Струмент!»

Теперь я введу читателя в квартиру одного моего знакомого, N.N., который, верно, не рассердится на приятельскую шутку.

Комната его довольно обширна и тускло освещена двумя сальными свечками; посредине ломберный стол; над ним в густых облаках табачного дыма обрисовались четыре усатые головы, с воткнутыми в них чубуками, как четыре дымящихся кальяна. В углублении комнаты слуга готовит пунш. Пахнет кизляркой и раздаются восклицания: «Что, урезонили! Приглашаю! Ха-ха-ха! Семь в червях».