Русский путь братьев Киреевских. В 2-х кн. Кн. II

Но соединение двух несовместимых взглядов разрушает их определенность, и читателю становится трудно составить себе ясное понятие о тех коренных началах русской истории, которые отличают ее от европейского Запада. Поэтому я думаю, что если мы отделим основные начала обоих взглядов, то для нас будет яснее их противоположность, а может быть, и виднее, который из них ближе к истине.

Главное отличие древней России от западной Европы Вы полагаете в том, что на Западе государства основались на завоевании, которого у нас не было. Это истина несомненная. Но вслед за тем, начиная вычислять отличительные черты нашей истории, вышедшие, по Вашему мнению, из этого основного начала, Вы приводите такие, которые, если бы существовали, то доказывали бы совершенно противное.

1. “Призвание, – говорите Вы, – и завоевание были в то грубое, дикое время очень близки, сходны между собою”.

В таком случай различие от Запада было бы очень невелико, а если предположить, что различие впоследствии могло увеличиться, то этому противоречит дальнейшее развитие вашей мысли, а именно:

2. “Пространство представляло невозможность быстрого завоевания”.

3. “Такая обширная страна (как Россия при Ярославе) не могла быть вдруг завоевана, подобно Франции, Англии, Ломбардии, Ирландии; пройти это пространство взад и вперед, вдоль и поперек не достанет жизни одного поколения, а покорить, содержать в повиновении – кольми паче…”.

Следовательно, завоевание также было, но только не быстрое; и если различие от западной истории существовало вначале, то уничтожилось по довершении завоевания. Далее вы говорите:

4. “Первые 200 лет после призвания составляют одно происшествие: начало государства”.

5. “Страны лежавшие вдали от рек, по сторонам, оставались долго в покое, пока князья распространились по всем городам”.

6. “Мы подчинились спокойно первому пришедшему” (?!).

7. “Наши словене приняли чуждых господ без всякого сопротивления” (!?).

Затем следует изображение народного характера самое мрачное и несправедливое. Не ясно ли, что если бы так было, то в самом деле призвание и завоевание не только были бы очень близки, сходны между собою, но и совершенно одно и то же? Все различие нашей истории от западной состояло бы только в том, что там завоевание совершилось вдруг, а у нас мало-помалу, что там завоеванные покорены силою, а наш народ будто бы сам добровольно подчинился первому пришедшему (?!), охотно принял чуждых господ и равнодушно согласился, чтобы эти чуждые господа его покорили и держали в повиновении (!!). К тому же надобно заметить, что Вы даже не предполагаете, что бы повиноваться этим чуждым господам было для нашего народа очень покойно, потому что Вы же говорите, что только “страны, лежавшие в глуши, оставались долго в покое, пока князья распространились по всем городам”»125.

В статье «Параллель русской истории с историей европейских государств, относительно начала» М. П. Погодин, рассматривая начало русской государственности как добровольное призвание норманнов, развивал оригинальную трактовку удельного периода и в целом всей истории России, считая ее бесконфликтной, коренным образом отличающейся от начатой завоеванием и движимой социальной борьбой истории Западной Европы. Подтверждая мнение французского историка О. Тьерри о происхождении западноевропейских государств вследствие завоевания, он вслед за Н. М. Карамзиным подчеркивает различие между добровольным призванием на княжение и завоеванием, определившим, в конечном итоге, разные пути России и Запада в мировой истории. При этом Погодин признает, что на раннем этапе завоевание и призвание мало чем отличаются друг от друга: «Призвание и завоевание были в то грубое и дикое время, положим, очень близки, сходны между собою, разделялись тонкою чертою – но разделялись!»126 И тут же замечает, что «малейшее различие в начале производит огромное различие впоследствии»127.