Русский разговор с «Красной графиней»

– Воду из крана прямо так пить не нужно. Она здесь из колодца во дворе, электрический насос качает, без всякой очистки. После сильного дождя иногда бывает ржавая, болотиной пахнет, но умываться, суп из неё сварить можно. Ладно, я пошёл.

– Спокойной ночи.

Обернулся. Прозрачный, пристальный взгляд. Непонятный и равнодушный.

Тёмная комната к позднему вечеру уже остыла от дневного тепла.

Не засыпалось. Как только приходила мягкая дрёма, его начинало колотить, в судорожном ознобе сводило руки, шею.

Вскакивал, разминался, пробовал снова уснуть.

Куртка в рюкзаке была, но её следовало беречь в чистоте на случай каких-то непременно важных встреч. Единственной приличной курткой укрываться никак нельзя.

В очередной раз поднялся с кровати, включил мутную лампочку, поочерёдно, стараясь не скрипеть, открыл полированные платяные шкафы вдоль стен.

Разное житейское барахло. Разломанный радиоприёмник, теннисная ракетка с рваными струнами, несколько баночек с пуговицами. Запутанная поплавочная удочка, электрический шнур с вилкой, смятая картонная коробка с мелкими гвоздями.

Из просторного и возможно тёплого имущества – несколько негнущихся, плохо, не до конца выделанных звериных шкур. Четыре енота, одна волчья. Сухие, но не воняют.

Перетащил их ближе, набросал на кровать, лёг, попытался удобнее укрыться добытыми шкурами. Получилось, как лохматыми листами жёсткой фанеры…

Очень скоро сквозь сон почувствовал, что от холода заколотило в очередной раз, но уже гораздо сильнее. С первой попытки не смог даже разогнуться, зубы сжимались сами собой, до скрипа, до боли в скулах.

Встал, выпрямился, кое-как добрёл до унитаза.

Возвратился в комнату с уже принятым решением, поочерёдно швырнул шкуры в шкаф. Приподнял огромный матрас, лёг на второй и укрылся верхним, рваным, ватным и толстым, как огромной бетонной плитой.

Болеть нельзя!

Будильник поставил?

Да.

Сон.

И снились ему хорошие дома, счастливые семьи, живущие в них; умнейшие люди, которые были бы рады повстречать именно его…

Утро, звонкие птицы.

Решения, принятые в минуты отчаяния, чаше всего бывают неправильными. Но иногда случаются отнюдь не грустные исключения.

Думал. Думал. Думал.

Не позволяя появляться никаким воспоминаниям думал.

Вспоминать нельзя! Ничего. Никого.

Вот как только настроится жизнь, можно будет разрешить вернуться воспоминаниям.

Сейчас не надо, ни к чему это, бесполезно…

Думать нужно только о мелочах. Досадно, но именно от мелочей зависит его сегодняшняя жизнь.

Неожиданно понял, что его жизнь уже разделена на три части.

Было прекрасное, удивительное прошлое, есть бредовое настоящее.

Каким будет его будущее? Нужно ли будет улыбаться многим необязательным людям? Сможет ли он сидеть рядом с ними за праздничным столом, слушать их пустые, тупые, жадные разговоры, есть зачем-то придуманные ими салаты?

Как он будет возвращаться в тот мир?

Какой будет его новая, третья жизнь?

Но она будет.

Обязательно.

Как приветствуют язычники долгожданный восход солнца, так и он обрадовался, когда сквозь деревья в окно сверкнули первые утренние лучи.

Не голоден. Выспался. Успокоился. Теперь нужно просто думать.

На цепи…

Работы нет. Остатка денег хватит только на еду и, иногда, на автобус до города. Искать жильё в городе? За него нечем платить. Искать работу? С таким деревенским жильём работа возможна только сменная. Попался. Ловушка.

Думать…

Без фантазий, только факты, как бы ни хотелось уютно помечтать о свершениях.

Есть жильё, пусть убогое, грязное, но есть. Что ещё? Немного расходных денег. Есть время.

Заняться книгой о графине? А вдруг действительно получится? Вдруг – выход?!

Да, конечно, стоит попробовать. Пока не придумаются какие-нибудь лучшие варианты.

Хорошо. Правильно.

Бедный поэт, умей удивляться собственной жизни…

Графиня Марион?

С ней ведь тоже когда-то случилась беда, но она смогла справиться с жизнью. И он тоже сможет…

Нетерпеливо умылся, побрился. Стараясь быть тихим спустился по древней лестнице.

В хрупкой тишине солнечного утра медленно вышел за ворота.

Птицы, птицы, птицы… По-разному шелестели деревья.

Озеро в безветренный полдень сверкало полосой до самого дальнего берега, только под тенью высоких буков на воде держались плотные полотна темной ряски.

Он поднялся на крутой холм.

Тонкие солнечные лучи пробивались сиянием через листья больших деревьев, и падали узорными дрожащими пятнами на густую траву.

Вырезал из ольхи палочку, шёл по давней тропинке, внимательно раздвигая и рассматривая заросли.

Приятного спокойствия не получилось.

В одной из глубоких ям на лесном склоне, которую давно оставили после себя местные искатели сокровищ, лежал мёртвый бобр.

Стены глинистой ямы были высокие, отвесные, после последних дождей – скользкие. Бобр оступился в темноте или был слишком любопытным. Выбраться из ловушки у него не получилось.

Жалобно кричал, наверно…

На берегу разжёг костёр.

Всё, как и прежде… Только тихо у огня, не слышно знакомого смеха и голосов.

Потом.

Сейчас – о сегодняшнем.

Всего лишь второй день здесь, а мысли уже о том, как вырваться.