Русский Рокамболь

Город и даже острова виднелись далеко позади, а впереди была широкая Нева, вышедшая давно уже из своих гранитных тисков и величаво текущая среди пустых зеленых полей.

— А что же, разве тут худо? — спросил Андрюшка, и задыхающийся немного голос его прозвучал как-то странно.

— Не худо! — медленно отозвалась Софья. — Теперь мы плывем ведь не по течению, а назад, против…

— Да, назад, против течения! — многозначительно отвечал Андрюшка и вдруг бросил весла. — Фу! Немного устал.

Он провел рукой по волосам. Кругом было тихо и безлюдно, берега едва виднелись справа и слева. Лучи заката длинной золотой полосой дрожали от горизонта вдоль по всей реке, словно хребет гигантской стальной змеи.

В воздухе тоже было тихо и беззвучно. Веяло каким-то сырым холодком.

— Наташа! Хотите… сесть на мое место?.. Погрести немножко, — вдруг проговорил Андрюшка, и голос его, желавший казаться спокойным, прозвучал неестественно.

Но тем не менее он продолжал:

— Вы возьмите одно весло, а Софья Николаевна другое… а назад я опять сяду на весла… уже один.

Наташа тотчас же согласилась, с улыбкой согласилась и Софья.

— Только как мы будем переходить тут на самой середине реки? Если бы у берега…

— Ничего! — сказал Андрюшка. — Вода совсем спокойна… Ну, скорей!..

Наташа приподнялась, и вдруг случилось что-то ужасное… раздался крик и плеск воды, Софья Николаевна кинулась к сестре на помощь, но, получив удар, без чувств упала в воду.

Наташа еще раз крикнула, но ее достала рукоятка весла, и через миг все успокоилось. Поверхность реки, поглотившая две жертвы, была так же игриво зыбиста, и так же длинная огненная полоса трепетала от горизонта вниз, пока мог видеть глаз.

Лодка с двумя дамами и гребцом вернулась на пристань глубокой ночью… Дамы были чересчур веселы, от них пахло вином. В лодке нашли недопитую бутылку вина и много объедков закусок и фрукты.

С шумом и хохотом выскочили «барышни», и вскоре подкативший извозчик увез всех троих в даль безмолвной набережной.

Орел без крыльев

Как раз посредине бонтонной улицы, там, где слева и справа высятся разные особняки-палаццо, сконфуженно ютился неприглядный каменный домик в два этажа. Архитектура его была старинная, простая, но видно было по всему, что он никогда не был приспособлен к барскому обитанию, а, наоборот, всегда служил уголком дохода для своего владельца.

Тут отдавались квартиры внаем. Подъезда с улицы совсем не было. Приходилось входить в довольно неопрятные ворота с облупившейся штукатуркой, свернуть налево или направо к двум черным лестницам.

В одной из квартир этого дома, окнами выходящей на улицу, жили граф и графиня Радищевы.

Помещение состояло из шести комнат. Вопреки внешнему виду дома, оно было не лишено даже некоторой роскоши в отделке.

Зала была довольно просторна. Лепной потолок ее был заново выбелен; паркет блестел, точно так же как и бронзовые скобки оконных рам.

Посередине висела старинная бронзовая люстра, дорогая, но тоже старомодная мебель была еще достаточно свежа, зеркала в бронзовых рамах упирались в потолок и выступали краями из простенков, давая тем понять, что когда-то украшали собою более просторное помещение.

Направо был кабинет графа, окна которого были задернуты зелеными полузанавесками. Тут были массивные диваны, шкафы, ковер, блестела бронза и помпезно властвовал громадный письменный стол.

Налево была голубая гостиная, дальше будуар графини, спальня и ванная комната.

Из кабинета, мягко ступая пробковыми каблуками изящных сапог, вышел худощавый, стройный мужчина лет за пятьдесят. Черные волосы как-то странно дисгармонировали с морщинами желтого обрюзгшего лица, черты которого, впрочем, носили еще следы замечательной красоты. Это был граф Иероним Иванович Радищев. Проходя мимо зеркала, он бросил в него беглый взгляд, поправил волосы и прошел на «половину» графини. Ему предстоял сегодня важный и решительный разговор с нею.

Когда-то, в былые годы, граф Иероним, служа в полку, славился как наездник и записной кутила, картежник и ловелас. Словом, это был дюжинный тип петербургского света; недюжинна была только красота его, доставившая ему громадное количество самых разнообразных побед.

У графа до последнего времени сохранился небольшой сундучок из душистого дерева, где среди разгородок лежали сотни амурных писем и записочек. Конечно, собирались и хранились они с единственной целью воспоминаний о минувшем.

Одновременно с содержимым этого ящика он хранил в другом ту самую уздечку с серебряными удилами, которую он снял с «бедной Мэри», когда она под ним сломала себе спину, откинувшись во время скачки.

Эта Мэри, выписанная из Англии, стоила ему баснословных денег, и теперь, открывая иногда сундучок, где осталась от нее только одна узда, граф любил вспоминать «невозвратное», погружаясь мыслью во все детали его блестящих картин.