Русский Рокамболь

По официальным данным, Померанцев жил на «собственные средства».

Это странное выражение, так часто повторяемое в протоколах столицы, к нему было чрезвычайно применимо и вовсе не возбуждало никаких подозрений. Этот человек действительно жил на свои средства, но какие были эти его средства — никому до этого дела не было. Померанцев слыл везде под названием «всезнай».

Жуирующий Петербург, состоящий нередко в близких отношениях к героям скамьи подсудимых, эти мишурные денди, саврасы и прочие прожигатели жизни, они знали Померанцева, все до одного. Они были его клиентами и все нуждались в его советах и указаниях.

Эти-то «советы и указания» и составляли предмет дохода Померанцева. Если, например, кто-нибудь из имеющих право искать денег взаймы не знал, как это сделать, то ему тотчас же давали адрес «всезная», и через несколько дней заем устраивался. Точно так же, если кому-нибудь нужны были сведения о ком-нибудь, хотя бы едва заметном лице среди петербургской толпы, то он получал их через Померанцева.

При таких условиях давались, конечно, и такие сведения, которых нельзя было почерпнуть никаким легальным путем. Справки, конечно, очень хорошо оплачивались, и цена их была тем выше, чем интимнее требовалось сообщение.

Каким путем доставались эти сведения самому Матвею Ивановичу Померанцеву — это был его глубокий секрет.

Матвей Иванович был человек настолько таинственный и загадочный, что в случае надобности доставил бы очень трудную работу даже сыскным агентам. Так, мимоходом и по разным слухам известно было, что он родился в Петербурге, служил действительно в каком-то пехотном полку, но недолго длилась эта служба — всего несколько месяцев. Потом он женился, взяв жену из круга далеко не интеллигентного, но с капитальцем, потом овдовел, тоже очень скоропостижно… но все это было давно… очень давно!

Из последующей жизни Померанцева известно было только то, что он появлялся решительно везде, где появлялся наш «весь Петербург», на гуляньях, на скачках, на рысистых бегах, в театрах… и везде он имел вид степенный и внушительный.

Вероятно, заказывая фуражки и шляпы свои, он в особенности обращал внимание на прочность козырька, потому что едва ли кому другому, как ему, приходилось ежедневно столько раскланиваться со всевозможными лицами.

Но какое же отношение этот, во всяком случае, солидный гражданин мог иметь к подмастерью Андрюшке, недавнему клиенту исправительной колонии?..

Почему этот последний так смело и фамильярно пишет ему записку какими-то знаками, и наконец — о чем?

Когда окончился срок исправительного заключения и наступил день раздачи питомцев в ремесла, среди толпы мастеров, явившихся выбирать себе учеников и подмастерьев, все заметили человека бедно одетого, но очень почтенной наружности. Он пристально глядел на передаваемых с рук на руки питомцев и, казалось, сам искал случая взять и себе одного из них. Это был Померанцев.

Но раздача приходила к концу, а он никого не выбрал; только с особенным вниманием острые глаза его остановились на наглом, красивом лице Андрюшки.

Узнав, что последний записывается подмастерьем к толстому сапожнику, он подошел к юноше и заговорил с ним…

— За что вы тут содержались? — спросил он Андрюшку.

— За дело! — грубо ответил тот и притворно зевнул.

Померанцев улыбнулся, так что невольно улыбнулся и Андрюшка, почувствовав к нему сразу и доверие и симпатию.

Андрюшка понял в этой улыбке, что стоявший перед ним господин вовсе не «кисляй», не какой-нибудь правоучитель, а «весельчак», и, может быть, знакомство с ним принесет ему пользу Да недаром же, верно, он и бродит тут. Сообразив все это, Андрюшка отвечал все продолжавшему дружески и вопросительно улыбаться Померанцеву:

— За кражу!

Померанцев поглядел в лицо говорившего еще пристальнее и в свою очередь сообразил, что в этих прекрасных чертах отражается безмятежно огрубелая, застывшая душа. Раскаяния или даже конфуза, столь свойственного его возрасту, не было и следа.

— За пустяк, верно? — подмигнул Померанцев, предварительно улучив удобную минуту, когда решительно ни один глаз не устремлен был на их беседу.

— Нет, за часы! — отвечал Андрюшка.

— Золотые?

— Серебряные.

— У кого?

— У отца!

И Андрюшка презрительно махнул рукою, как бы сожалея, что кража так мизерна и совершена именно у отца, а не у кого-либо другого.

Глаза Померанцева приняли задумчивое выражение. Он что-то соображал.

— А сколько времени вы тут содержитесь?

— Давно уж!

— Отойдите-ка немножко, вот сюда, за угол, — шепнул Померанцев, трогая Андрюшку за рукав.

Тот с выражением чрезвычайного любопытства повиновался.

Они вышли в коридор и, связанные обоюдной опасностью быть замеченными начальством и оба озираясь, стали шептаться.

Они поняли друг друга и сблизились разом в один миг крепче, чем люди, знающие один другого целые годы.