Русский романтизм

ски, сознательно предпринятые им, так же безрезультатны, как

и розыски в „Трех встречах", но подобно тому, как таинствен-

ный случай сближает рассказчика „Трех встреч" и незнакомку

именно тогда, когда он не ждет встречи, так и героя „Сна"

приводят к трупу барона, „какие-то неведомые силы", во вла-

CTrf которых он находится. И конец рассказа тот же, что и в

„Трех встречах": в нем не раскрывается таинственное, стран-

ное происшествие остается в той же мере загадочным, в какой

оно явилось впервые. Заключение рассказа — описание сна,

во время которого герою чудится, что он слышит какие то

вопли и жалобы. Он не в состоянии понять, что это: „Живой

ли человек стонет, говорит он, — или это мне слышится про-

тяжный и дикий вой взволнованного моря? И вот он снова

переходит в это звериное бормотанье — и я просыпаюсь с тоской

и ужасом на душе" (стр. 318). И конец этот возвращает чита-

теля к первому сну героя, который имеет ту же развязку:

отца он не видит, „и только, сообщает он, слышится мне его

сердитое, точно медвежье бормотанье. Сердце во мне замирает —

я просыпаюсь и долго не могу заснуть опять" (стр. 301).

„Сон" повторяет композицию „Трех встреч" в целом.

В „Призраках", строя образ Эллис, Тургенев также

пользуется многими приемами „Трех встреч". „Призраки"

и „Три встречи", насколько мне кажется, не сближались еще,

а, на мой взгляд, это сближение может, хоть и односторонне,

но все же осветить одно из самих загадочных произведений

Тургенева. Рассказу о первом полете с Эллис предшествует

пейзаж, по манере своей сходствующий с пейзажем таинствен-

ного ночного сада, за которым последовало описание второй,

на этот раз странной встречи. В пейзаже „Призраков" под-

черкивается неподвижность, тишина и таинственность, он вы-

держан в том же тоне, что и пейзаж „Трех встреч".

•Солнце только что закатилось — и не одно небо зарделось — весь воз-

дух внезапно наполнился каким то, почти неестественным багрянцем: листья

и травы, словно покрытые свежим лаком, не шевелились; в их окаменелой

неподвижности, в резкой яркости их очертаний, в этом сочетании сильного

блеска и мертвой тишины было что то странное, загадочное" (стр. 75).

Как и в „Трех встречах", так и в „Призраках" встрече

с женщиной — видением, призраком предпослан пейзаж, заклю-

чающий в себе таинственность. Героиня „Трех встреч" из

реальной женщины превращается в призрак, сновидение;

Эллис — призрак, но кажется герою женщиной, которую он

знал когда то, лицо ее ему знакомо, но он не может припом-

нить, где он видел ее. Из призрака Эллис в конце рассказа