Русский рыцарь

Борис и Лупо вышли на открытую площадку, где небольшая толпа рыцарей собралась вокруг епископа Лангрского. Святой отец громко призывал крестоносцев на борьбу с греками, называя последних еретиками-схизматиками25. Борис поморщился. Он родился в Киеве, и, следовательно, был крещен по православному обряду. Хотя прошло почти сто лет с тех пор, когда западная и восточная христианские церкви отделились друг от друга, между ними еще не существовало огромной пропасти. Переход из католичества в православие и обратно не считался изменой вере, а споры о том, какое христианство правильное, вели в основном священнослужители. Вот и Бориса нисколько не смущало, что большинство жителей Венгерского королевства – приверженцы римской церкви, он сам часто причащался у латинских священников, при этом ему крайне были неприятны нападки на веру, в которой его растили с младенчества.

– Расшумелся святой отец! – заворчал шут. – А вот я уважаю греков уже за то, что для них невежество не является достоинством. Да, они нас ненавидят. Но никто в здравой памяти не будет любить забравшегося в его жилище разбойника.

Гулять Борису больше не хотелось. Простившись с Лупо, он подошел к своему шатру, возле которого Векша варил на костре похлебку. Угрин, скрестив на груди руки, наблюдал за другом.

– Милости прошу отобедать! – обратился Векша к Борису. – Господь послал нам сытную трапезу!

Угрин почему-то хмыкнул.

Кроме жирной похлебки Борис получил от Векши еще и пышную лепешку с козьим сыром, да кружку вина.

– Доброе вино, – похвалил Борис после первого глотка.

– Вестимо, доброе, – откликнулся Векша.

– Где ты его взял?

– У одной греческой женки. Она бедная вдовствует, а я ей помогал по хозяйству.

– Не токмо по хозяйству, а еще и в постели, – уточнил Угрин. – Не зря тебя почитай до зари не было.

Векша самодовольно ухмыльнулся:

– Не без того. Покойный князь Владимир Всеволодович поучал нас не обижать вдовиц. Я ее и не обидел.

– Старый греховодник, – буркнул Угрин.

Векша не остался в долгу:

– Старый-то старый, но на старость покуда не жалуюсь, не охаю и не брюзжу с утра до вечера.

– Очи мои не глядели бы на тебя, черт плешивый, – процедил Угрин сквозь зубы и ушел за шатер.

– Опять вы разбранились, – усмехнулся Борис.

Векша тоже улыбнулся.

– Как разбранились, так и помиримся. Не впервой.

После обеда Борис забрался в шатер, чтобы немного вздремнуть. Устраиваясь поудобнее, он снял с пояса мешочек, в котором хранил драгоценности. Неожиданно что-то упало и покатилось с тихим звяканьем по земле. Борис напряг зрение и разглядел на земле золотой массивный перстень с большим сапфиром. Эту дорогая вещь была подарена племяннику киевским князем Мстиславом Владимировичем Великим.

«Князь Мстислав Владимирович любил меня, как свое дите – думал Борис. – Он часто навещал нас с матушкой и не скупился на дары. Нынешний киевский князь Изяслав, даже ревновал ко мне своего отца…»

Навалившаяся дрема спутала в клубок все его мысли. Когда Борис уже засыпал, ему померещилось, что кто-то глухо бормочет:

– Кто в моем шатре?.. Клянусь утробой сатаны!.. Что ему здесь надо?.. А это оттуда взялось?..

Больше Борис ничего не услышал, потому что забылся сном…

Проснувшись, он позвал Векшу, но услышал в ответ голос Лупо:

– Оруженосцы мессира Конрада пьют вино с ратниками графа Суассонского.

– Значит, Векша и Угрин уже помирились, – хмыкнул Борис.

Выбравшись из шатра, он обнаружил, что обстановка в лагере кардинально изменилась: несколько часов назад было тихо и спокойно, а теперь царила суматоха. Рыцари и ратники проверяли оружие, мужики-обозники собирали вещи. Стоял гул от множества голосов.

– Что случилось, пока я спал? – спросил Борис у шута.

– Завтра в путь, – сообщил тот. – На рассвете император Мануил переправит нас через пролив.

– Вот как? – удивился Борис. – Но ведь король предполагал отдохнуть еще дней десять.

Лупо саркастически улыбнулся.

– Рыцари его поторопили. Они беспокоятся, что воины германского короля заберут себе всю славу победителей сарацин.

– Слава – не хлеб, ее всем хватает, – пробормотал Борис, садясь на камень у шатра.

– Я кое-что узнал о флейтисте королевы, – объявил Лупо.

Борис не сразу вспомнил, о ком идет речь:

– О каком флейтисте?

– О подарке короля Гёзы Алиеноре.

– Ах, да! Ну, и что ты о нем узнал?

– Говорят, он часто повторял два слова – Русь и Перемыш.

Борис с трудом скрыл волнение.

«Кажись, игрец из Перемышля. Тогда он, должно быть, видал меня у князя Владимирко Володарьевича».

– А больше ты ничего не узнал о нем?

– Не узнал и уже не узнаю. Флейтист сбежал от нас.

– Куда сбежал? – удивился Борис.

– Может, в Константинополь, может, на родину, – предположил Лупо.

«Далече отсель его родина», – подумал Борис.

Он хотел повторить это вслух, но от мыслей о музыканте его отвлек проходящий мимо незнакомый рыцарь с необычной внешностью: очень темной кожей и похожим на клюв ястреба носом.

– Кто это? – спросил Борис у Лупо.