Русский с «Титаника»

Жадовского ожидает в скором времени одинокая полунищая старость. Вряд ли он скопил довольно средств, чтобы жить безбедно оставшиеся годы. Старики опять-таки тоже подвержены страстям и порокам. Он помнил дело отставного статского советника Федулова, расточившего деньги вверенной ему нарвской богадельни на малолетних проституток, коих ему усердно поставляли все три местные мадам. А бумаги барона стоят весьма немало. Хоть в Петербурге, хоть в Лондоне, хоть в Париже.

С другой стороны, вдруг задумался Юрий, а так ли все тут просто? Как вообще русский оказался на посту казначея «Титаника», причем русский, имевший за плечами суд и тюрьму?

Ибо он не знал ничего из его биографии, кроме того, что услышал от его родственника: по приговору суда десять с лишним лет назад дворянин Михаил Жадовский был лишен прав состояния и свободы.

И вот такому человеку доверили судовую казну?

Ростовцев смутно представлял обязанности судового казначея вообще и на британских кораблях особенно, но как подсказывал здравый смысл, тот должен иметь представление о правилах учета и хранения денег и ценных бумаг, оформлении приходных и расходных документов, составлении отчетов и бог весть еще о чем…

На «Титанике», как он понял, имелись довольно крупные суммы денег. Это не говоря о личных драгоценностях пассажиров, среди которых пятьдесят семь миллионеров, как сообщала корабельная газета. Юрий вспомнил масляные глазки Бонивура, когда тот говорил на эту тему.

Следовательно, у судовой компании «Уайт стар лайн» господин Жадовский пользуется безусловным доверием. Без солидной рекомендации человек не мог попасть на такую должность. На памяти Ростовцева был случай, когда второй штурман обчистил корабельный сейф зашедшего в Ревель немецкого парохода, да и был таков, хотя и лежало там всего двадцать тысяч в разной валюте. А здесь же… любое колье, любая шкатулка могли обеспечить человеку несколько безбедных лет.

Черт побери, чем Жадовский заслужил такое доверие? И с чего он вдруг мистер Баркер?

Жадовский принял его в своей маленькой каюте, какой-то нарочито аскетичной – книги на полочке, фото немолодой полной женщины, окруженной несколькими высокими молодыми усачами в форме кавалеристов и драгуна, и большая нежно оранжевая раковина на столике.

– У вас есть уже что-то? – спросил Жадовский, не забыв плотно закрыть дверь.

– К сожалению, нет.

Трезво все обдумав, еще вчера Юрий решил пока не сообщать о том, что узнал от пана Витольда.

– Но думаю, что убил Нольде из-за бумаг, возможно, и в самом деле кто-то из русских пассажиров.

– Да… а я вот хотел кое-какой вопрос с вами обсудить, – по-стариковски крякнул Жадовский. – Как раз о пассажирах. На борту «Титаника» есть такой себе шведский путешественник Карлсон, говорят известный, хотя я о нем ничего не слышал. Но о нем чуть погодя, а вот еще один человек… Среди купивших билеты был некто господин Набоков… он, правда, сдал билет буквально за день до нашего отхода из Саутхэмптона…

– Извините, Михаил Михайлович… – в замешательстве оборвал казначея Юрий, – это… тот самый Набоков? Депутат Государственной Думы?! Глава кадетов?

– Не знаю, право, для кадета он, пожалуй, староват… – усмехнулся Жадовский. – Константин Дмитриевич Набоков – первый секретарь российского посольства в Вашингтоне.

«Родственник? А, ну да… Ах, черт, он же, кажется, подписывал мир с Японией в девятьсот пятом… А кинжал-то японский!» – промелькнуло молнией в голове.

– Это, согласитесь, очень странно. Константин Дмитриевич покупал билет в самый последний момент, из самых дорогих – отдав за него пять тысяч рублей, и через два дня вдруг сдал. Впрочем, может, это лишь стариковские фантазии. В конце концов, господина Набокова на борту нет, и быть виновником происшествия он, следовательно, не может.

– А что же Карлсон? – после паузы спросил стряпчий.

– Здесь сложнее. Внешне этот господин как будто вполне добропорядочен, но он явно не тот, за кого себя выдает. Он не швед, а, судя по всему, русский.

– Э-э? – не понял Ростовцев.

Жадовский сел на место.

– Я в кадетском корпусе и Константиновском училище был среди первых по живым языкам, – пояснил он, – такой у меня, если угодно, дар от природы… А нам их хорошо преподавали, даже были и иностранцы-менторы. И как бы вам понятнее объяснить… Человек может хорошо говорить на чужом языке, совершенно правильно и естественно, но не так, как природный немец или француз. И даже в войну двенадцатого года, как вспоминал мой дед, хотя наши офицеры, бывало, и русского толком и не знали, поскольку с младых ногтей ими занимались гувернеры из всяких парижей и орлеанов, – улыбка тронула его губы, – но французы часто определяли в них чужаков. Один из сподвижников Дениса Давыдова так погиб…

Так вот, Карлсон, сколь могу судить, великолепно говорит по-шведски. Может, даже это его родной язык или, скажем, он рос в местности, где много шведов. Однако по-английски этот человек говорит так, как русский, а не так, как скандинав. Он учил речь бриттов в России, можете мне поверить.

– Это… э-э… точно? – пробормотал обескураженный Ростовцев.