Русский садизм

День за днем, неделя за неделей подходит тем часом завершение моей учебы. И на выпускной вечер начальство обещалось дорогих гостей нам доставить — выпускниц из соседнего педагогического, чтобы, значит, совместный вечерок сорганизовать.

Ох, и девки в том педагогическом! Словно на подбор — красивые да молодые, только лицом что-то синеватые — то ли от недоедания, то ли от недосыпания. Вот влетели они стайкой в наш курсантский клуб, легкие, как мотыльки, воздушные, как ветерок, и наполнили зал благоуханием. Встали возле стеночек, глазками посверкивают, платьица одергивают, кудряшки поправляют. Музыка ударила, пары закружились, разговор загудел, тут и там послышались смешки и звонкий хохоток. Хорошо! Ну, а мне это веселье только с одного боку хорошо, а с другого — очень даже плохо. Потому как мой внешний вид никого из бабенок не пленяет, и стою я сиротинушкой средь этого шумного бала, но, тем не менее, не унываю, поскольку теперь мне доступен механизм добывания добычи. Подумаешь, никто танцевать не хочет! Я и сам не больно прыток до танцулек. Нужны мне эти топтания да нежные прикосновения! А потом ходи за ней два года, цветочки подноси. Слишком долго для моей свистульки, — будет она вам стоять навытяжку, пока вы соизволите. Стойкой «смирно» я пользуюсь лишь при моментальных действиях. Выберу себе сейчас самую здоровую, самую красивую, заманю куда-нибудь в темный уголок, затолкаю ей портянку в пасть, чтобы не орала, и оборочки маленько помну, пусть только пикнет. Эти буржуазные ухаживания нам, революционерам, ни к чему; времени у нас немного, надо преобразовывать страну, так что оставим небеса кадетским недобиткам, себе же возьмем грубый, грешный, но плодородный чернозем…

Стою я в этих мыслях, как в дерьме, и тут подходит ко мне Витюня, да с девкой под рукой, успел уже где-то хапануть! Знакомимся мы с этой Аёкой, и приглашает она меня на вальс, а вальс, надобно сказать, мне все равно что инструкция по методам дознания, горше горькой редьки. Видно, Витя надоумил ее со мной потанцевать, удружил, значит, несчастному дружку. Ладно, думаю, вы мне мою ущербность втыкаете в глаза, а я вам вашу покажу, только, разве что, не сейчас, а попозже, — посмотрим, что вы скажете, когда из вас блевотина наружу побежит. Обнял я ее за талию, положил голову на грудь, прикрыл глаза. Нравится тебе такой вальсок? Будешь под мою дудку танцевать, я тебя так вышколю, что тебе захочется мне ноги целовать, да еще и плакать при этом от умиления.

В общем, влюбился я, и не как-нибудь, не просто возжелал, а именно что влюбился, и пальцем не мог ее задеть, не говоря уже о том, чтобы куда-нибудь в подъезд с собой волочь. Однако же, и Витюня влюбился тем же часом, и она ему отдавала предпочтение. Да и то сказать, парень он из себя очень даже видный и заметный своею моральною осанкой среди всех прочих, безнравственных пигмеев. Но эта Лёка, бабенка резвая и шаловливая, подогревала и меня — то ли Витюня ей советовал дружка не забывать, то ли, пробуя свои обольстительные чары, она выступала в роли кошки, которая играет с мышкой, короче говоря, я назначал ей свидания, и она не брезговала ни моей сомнительной красою, ни моими грязными намеками. Правда, до дела у нас пока не доходило, но и Витя, по его признанию, в том не преуспел. «А куда спешить? — говаривал он мне. — Никуда она не денется, чай, у нее в трусах резинки не железные».

У Вити, конечно, было много преимуществ: помимо мужской статности имел он чудную квартирку и очень важного отца, который по окончании мальчиком училища, пристроил его на хлебное местечко. А я кто такой? Жалкий выпускник с комнатухой в общежитии и без особых перспектив, правда, человеки нужные ко мне тянулись, чуяли вокруг меня ауру всесилия…