Русский садизм

И повлекся отченька в муках и пытаниях смиренной плоти, алчущи и жаждущи, и холодая в дремоте посередь навоза на голых досках гремящего вагона. Молитвою спасался и причитал во все пути: «Господи, яко токмо Ты благ и Человеколюбец, призри на смирение мое и даждь силы Твоему кручиннику! Провещай поне един глагол! Не оставь мя Твоею милостию!». И Господь не оставил! Слышь, чадушко! Право слово, не оставил! Кто без устали чёл и чёл книгу живота вечнаго, тот воистину обрел Царствие небесное. Научил Христос, научил-от, миленькой! Аз, уснувши, видениями был сподоблен: подошед по мне чернец в рубище, язвами изъязвленный да струпьями покрытый, в бороде — колтун, и, кося безумным оком, поднял руце, начертал перстами на моем челе животворящий крест и молвил: епитимия! Сей же миг уразумел аз волю Божию и тако истолковал, што отныне отче покидает мир. Мы уроди во Христе! Вы, мучители и гонители, славни и велики, вы в злате и сребре, вы вкушаете рафленые яства, носите богатые одежды и почиваете на мягком, мы же, отверженьем вашим униженные до земли, сиры и убоги, болестью и горестью богаты, а умом — блаженны. Се истинная святость, она и укроет от беззаконий мира и жестокосердия властей. Стану дурачком, што спросу с дурачка! Старцам любо, затворился в пустынь и беседуешь с Господом наедине, аз же, подвизаясь среди гонителей Христа, должон принять едину меру: напялить личину и показать христопродавцам возгрями запачканную харю; врази побрезгуют тобой и будешь ты спасен во славу Господа. Аз, взошед во огнь и о Христе ревнуя, должон в сём пламени остаться живу, сохраняя веру и проповедуя милости Христовы. Помнишь, чадушко, што Афанасий рече? Кто хощет спастись, соблюди веру христианскую!

И прибывши в Даурию, изумился аз Божественной красе мест сих и благодарил Господа за пытания, ниспосланные свыше. Поне аз на страдальство народился и даже красивою красою сей натуры не можно утишить мою горькую судьбинушку, обаче все одно — благодаренье Богу; стану аз молиться, а Он уже и рядом, глаголет сице: «Се стою у дверей и стучу». Место-от святое, здеся протопоп опальный душеньку свою спасал, а и мне, грешнику да путеводителю убогих, прославлять в сей глухомани подвиги Господни. Ну и што? Велика ли скорбь? Бо и Златоуста высылали. Мнит ми ся, што даже супротив того — не скорбь, не плач и не мучительство, ино петь великой благости сияние, бо за Христа-света пострадать — токмо ликование и радость.

Едва успел прибыть, отправили мя на регистрацию. Камо, пошто, чтой-то не упомню. Зашед в теплую избу, узрел аз на стене изображенье душегубца, гонителя добрых христиан, и ништо не можу молвить. Стал крутиться да притопывать, да плевать на стороны, дабы никто не усумнился в дурости моей. Ну, прислали, прислали дурачка в Даурию! Запишите дяденьки: умишка вельми мало, ино яковый имеет, сице тот вельми жидкий и не способный к размышлению. Упал аз на пол и на полу изобразил падучую, во еже начальники оставили меня. Да не расчислил аз сатанинского коварства: знамо дело, оне же без души — се начальник, поймавши мя за ватник, тако тряханул, што разболок мне перси и узрел под исподнею рубахою крест Господа моего. Аз, вспыхнув, заградил рукама драгоценное отображение, ино око бесстудного блазнителя возгорелось яростною ревностью. Се начальник, схвативши за гайтан, тако дернул, што едва не удушил. Ох, тяжка нужа сия! Тут пришлось соделать мне нешто неключимое; аз таковое непотребство вечно осуждающе. Взял да испустил злонамеренно зловонный воздух да вдобавку нарошно обмочился, дабы начальники, забрезговавши, отступили. Ну, што? Добился токмо сапогом по рылу! Вставши и побрел, харю разбитую баюкая. А крест тельный сохранил! Глядит же Господь за ревнителем своим!

Аще раз-другой показался дурачком, слюни попускал в миру, да в грязи перед бесовским домом повалялся, недельми не касался влаги, не мылся, не чесался, босичком ходил по снегу, гробокопатели-то и отстали, знать, уразумели, што аз свихнулся, испужася страху перед има. Живу в сарае с сеном, и голодно, и зябко, зато обласканный Отцом Небесным и Господень Дух со мною. Се оттого мне тепленько и сыт аз общеньем с Правосудным. Обаче мыслю, што надобно служить, бо Иисус заповедал мне вести во мраке тех, кто в смятении погряз и смущеньем преисполнился. Сице учал аз потихонечку служить и много человечков привел под Богородичный покров. Братья и сестры мои во Христе давали пропитание: кто хлебца поднесет, кто яичко, а кто и просто овсеца. Иные же благие словеса дарили, дескать, здравствуй, добрый отченька, в подмогу нам, ино мы уж за тебя помолимся.