Русский самородок. Повесть о Сытине

– Время научило понимать. От малого ждем и приходим к большому, – вставил Сытин. – Да вы, Александр Алексеевич, покороче…

– Не затяну, – ответил Измайлов, – но я еще не сказал главного, в чем слабость всяких правительственных учреждений и в чем сила служебной аппаратуры у Ивана Дмитриевича. Он и сам едва ли об этом догадывается, потому что у него это получается органически, безбоязненно, что называется, – от души. Кому не известно, что у нас в России с высочайшего соизволения народился класс чиновников, или прослойка между классами – бездушная, щедро себя обслуживающая аристократия. Сколько вреда, от этих всяких чинуш – верстовых столбов в форменных фуражках! Имя этому явлению: паразитирующий бюрократизм на истерзанном народном теле. Пользуясь «свободой слова», должен сказать, что в правительственных и военных (это даже и японцы нам подсказали) учреждениях, от сената и до уездного исправника, у нас очень оберегают всякую тупорылую бездарность. Впрочем, высокопоставленная бездарность, робея за свое кресло, как бы оно не было занято другим, достойным кандидатом, окружает себя безвольными, равнодушными подхалимами, безопасными для тупого начальства и вредными для народа и государства. А вот «государство книжное», государство Ивана Дмитриевича, почему оно развилось и двинулось далеко вперед, выполняя заветную основную цель – просвещение и образование? Потому, что Иван Дмитриевич волевой организатор, не боится умных помощников, умело подбирает их, доверяет им, спрашивает с них и достигает желаемого. В наше нелегкое время побольше бы Сытиных, понимающих: что создает народ – то народу и принадлежит. Сытин большой хозяин, но мы будем недалеко от истины, если назовем его народным приказчиком русских читателей. За его здоровье, друзья!..

Выпили. Пустились в разговоры между собою. Будищев сказал:

– У России правительственной есть одна история: кто когда и каким местом сидел на троне. У простого русского человека извечна другая «история» – день да ночь, сутки прочь!.. А ведь они, эти Иваны, создают историю! Они освобождали Москву от Наполеона, а их потомки в борьбе за свободу погибают от шрапнели Дубасова.

– Так, говорите, и по «Русскому слову» палили? – спросил Сытин.

– Да, Влас Михайлович по телефону передавал.

– Почетно, друзья, почетно. Однако в моей квартире никого не задели?

– Нет, этого не слышно.

– Слава богу…

Рассчитавшись за всех, Сытин от Палкина пошел в свою книжную лавку.

Приказчики удивились, увидев его: как же так? В газетах известие о том, что вчера в Москве сгорела его типография, а он здесь, в Питере, и даже немного навеселе. И писатели с ним, известные книголюбы и остряки.

Иван Дмитриевич поздоровался с заведующим, прошел за прилавок в отдельную комнату; там у него, на случай пребывания в Петербурге, всегда находился небольшой гардероб с одеждой – два смокинга, сюртук, шуба, дюжина крахмальных рубашек, – переоделся, вышел и походил за прилавком, посмотрел, как расставлены книги на полках, поинтересовался, на какие книги больше спрос, на какие меньше и какая в среднем ежедневная выручка. Продавцы-приказчики бойко работали с покупателями и с интересом поглядывали на Ивана Дмитриевича.

Сытин как ни старался и здесь держаться спокойно, но скрыть тревогу и озабоченность, выраженную в потускневших глазах, было не в его силах. Заметил он, что кто-то из покупателей спрашивает книгу Заборского «Наши писатели» для старших классов городских училищ. Приказчик ответил, что такой книги нет, еще осенью разошлась. Покупатель хотел было уходить, а приказчик занялся с другим человеком.

– Позвольте, позвольте, – сказал Сытин, – не спешите, господин, уходить, а вы, – обратился он к приказчику, – не спешите отпускать покупателя. Допустите его к полкам, к разделу словесности и критики, и пусть он выберет себе нечто другое, чем можно заменить Заборского. Так нельзя работать: легче всего сказать «нет».

Приказчик извинился и пустил покупателя за прилавок. Тот выбрал и купил несколько книг сразу.

– А вообще, господа, изучайте читателя, – посоветовал Сытин, – и к каждому имейте особый подход. Не трудно же отличить простого потребителя от интеллигентного. Почтительно и внимательно относитесь к вашим завсегдатаям, создающим свои личные библиотеки. Приучайте читателей пользоваться каталогами. Простите меня, но вы должны лучше моего это знать. Книговедение – наука. Для книжных торговцев – это наука, как «Отче наш». Бывало, офени эту науку без учебников знали назубок, практически. Вот были люди! Некоторые сметкой да старанием себя превзошли, купцами стали. Не крупными, но все же. Но суть не в том, а в огромной пользе: они, доставляя книгу народу, растревожили его душу.

Заведующий вышел проводить Ивана Дмитриевича. Спросил – надолго ли он приехал.

– Не заживусь. Понимаете, какие дела…