Русский самородок. Повесть о Сытине

– Владимир Григорьевич, – послышался голос рабочего-наборщика, – извините, я перебью вас одним замечанием.

– Пожалуйста…

– Верно, лубок – это не то, что теперь надо народу. Но вот мы набираем, печатаем сейчас книжечки графа Толстого: «Где любовь, там и бог», «Бог правду видит», «Свечка» и тому подобные. Все они легко читаются. Но хочется сказать: «Ваше сиятельство, довольно обличать нас во всех грехах и поучать покаянию, послушанию и терпению. Дайте нам, господа, книгу с доступом к действительным научным познаниям. Не оглядывайтесь на мужицкую серость, а имейте в виду читателя – человека». Вот мое пожелание. Извините, что своим добавлением перебил вас…

Черткова не смутили слова рабочего. Он сам аплодировал ему, а затем, заканчивая речь, сказал, обращаясь к Сытину:

– Дельные люди у вас, Иван Дмитриевич, с такими можно работать! Смотрите, как он дополнил меня. Да, дорогой друг, вы правы: нравоучения в книжках графа Толстого есть. Но это явление временное, неизбежное до появления той книги для читателя – человека, о которой вы здесь сказали. В планах «Посредника» есть такая литература, но ей пока еще не расчищена широкая дорога. У Льва Николаевича есть великие творения, вы это знаете, они войдут в века, как вошли в века произведения мировой литературы: «Робинзон Крузо», «Дон-Кихот», «Декамерон» и «Гулливер»… Я думаю, что в скором времени, – так ведь, Иван Дмитриевич? – мы с вами дадим читателям возможность узнать Льва Толстого как великого русского писателя-художника, и да простят ему тогда добрые люди, если он в своих нравоучительных беседах в чем и не угодил… Но он не фальшивит! Таков его дух последовательности и… противоречия…

После речи Черткова принялись угощаться. Сытин пошептался со своими компаньонами и, подозвав бухгалтера Павлыча, тихонько сказал:

– Сходи в контору, возьми и раздай по три рубля каждому. Весь расход отнеси за счет Кирилла и Мефодия…

…В открытые окна валил пар, слышались голоса, гремела посуда и неслись песни, исполняемые дружным хором: «Ревела буря, дождь шумел…», «Шумел, горел пожар московский…» и «Маруся отравилась, в больницу повезли…»

Это были песни из того самого неисчерпаемого репертуара лубочных, полных и неполных «новейших» песенников, которые делались руками этих людей, сытинцев.

По Валовой улице, на всякий случай, прохаживали в крепких подкованных сапогах два стражника. В трактир заходить они не решались.

Рабочие расходились небольшими группами в разные стороны.

Наутро опять зашумели типографские машины.

Иван Дмитриевич отправился на книжный склад. Он знал, что если вчера, в праздник, склад был закрыт, то сегодня с утра там ждут его приезжие офени – владимирские, ярославские, орловские, тамбовские, да кроме офеней прибегут за товаром и рыночные, безденежные разносчики-москвичи.

Отослав разносчиков в лавку к приказчику – получить дневную порцию книг, Сытин занялся с приезжими оптовиками.

– Давайте в первую очередь отпущу тех, кто вчера приехал. Есть такие?

– Есть, Иван Дмитриевич, многие. Уж так довольны, так довольны, нагляделись вчера в Кремле и на Красной площади. Такое торжество!.. Баттюшки! Попов-то, попов-то сколько было, с чертову уйму! – восхищался подвижной мужичок Проня, вологодский книгоноша. – Ну так мы нагляделись, что на полгода рассказывать хватит. Только царя не хватало, и енералы и министры, батюшки!..

– Значит, довольны?

– Оченно. Где такое еще увидишь?! Раз в тысячу годов бывает.

– Вот что, ребята, отбирайте себе товар по вкусу. Тех, которых я знаю, не обижу и в кредит отпущу на такую же примерно сумму, сколько уплатят наличными. Ну как, торговлишка идет?

– Где как, Иван Дмитриевич.

– Раз на раз не приходится, но идет.

– Не бракуют? Не надоели людям наши книжки?

– Ой, нет, что вы!.. Берут да и припрашивают.

– А как там у вас, Проня, за Вологдой?

– Не жалуюсь. Народ ремесленный – сапожники, роговщики да лесорубы-сплавщики. У них деньжонки всегда есть. Добро берут, добро. Думаю, багажишком дотянуть пудиков пять-шесть, да на себе пудик-другой, а там от Ярославля к Вологде с божьей помощью… Мне бы книжечек потоньше, да побольше.

– Выбирай, выбирай, у тебя ведь, Проня, глаз опытный.

– Да так-то оно так. Но чего бы новенького не упустить. Вон наши кубенские сплавщики чего мне заказали, – Проня развернул листок с записями заказов. – Полсотни одних святцев!

– Не понимаю, – удивился Сытин, – у меня их нет, это синодский товар.

– Да и в синодских лавках нет этих «святцев». Знаете ли, в наших местах «святцами» игральные карты называются.

– Кощунственно, хотя и остроумно. Не к лицу офене такой товар – увлекутся мужички картежной игрой и забудут о книгах.