Русский серебряный век: запоздавший ренессанс

Поэтому, когда Дягилев при встрече с Сергеем Прокофьевым в 1914 году рекомендовал ему писать музыку для балета, за его плечами стоял уже большой опыт работы над новым русским балетом. Стравинский был близким другом Дягилева, они были знакомы друг с другом с самого детства. Но Стравинский обладал строптивым характером, он не всегда прислушивался к мнению и предложениям мэтра, часто спорил с ним, и открыто высказывал недовольство относительно замечаний Дягилева. В своих «Диалогах» Стравинский считает Дягилева человеком со вкусом, но абсолютно иррациональным и суеверным[248]. И, во всяком случае, он не признавал его авторитетом в музыке. В «Дневниках» Прокофьев пишет о Стравинском: «Дягилев, по его мнению, в конце концов, не так много понимал в музыке, но понимание замещали опытность и привычка. Я внутренне не соглашался, так как я высокого мнения о понимании Дягилева в музыке – это он показал своими замечаниями во время сочинения «Блудного сына»[249].

Что касается отношения Стравинского и Прокофьева, то известно, что они всегда были сложными. Стравинский всегда был высокомерен, обидчив и не терпел критики. Прокофьев, напротив, был шаловлив, склонен к юмору и часто подшучивал над маэстро. Еще в молодости Прокофьев позволил себе ироническое высказывание в адрес Стравинского. После прослушивания фортепьянной версии «Жар-птицы», Прокофьев сказал, что во вступлении он не услышал музыки, а если она была там, то это было «Садко» Римского-Корсакова. Но это была не единственная выходка молодого Прокофьева. В 1926 году, когда Стравинский был в Варшаве, он был приглашен на прием к мадам Гроссман и в ее гостевом альбоме нарисовал свою руку, обведя ее карандашом. Через несколько недель в гости был приглашен и Прокофьев.

Увидев рисунок Стравинского, он написал на обороте страницы: «Когда я начну обучаться на духовых инструментах, я нарисую свои легкие». Стравинский, узнав об этом, обиделся и написал Прокофьеву обиженное письмо.

Впрочем, Прокофьев соблюдал почтение к Стравинскому и внимательно выслушивал его произведения. В общем, их объединяла дружба и общие профессиональные интересы. Правда, в «Диалогах» Стравинского Прокофьеву уделено одно единственное, да к тому же критическое упоминание. Создается впечатление, что в памяти Стравинского ни осталось ничего о встречах и беседах с молодым композитором.

Но Дягилев по-иному отнесся к Прокофьему. Появление нового, несомненно талантливого и авангардистски настроенного композитора, не могло не заинтересовать Дягилева, который постоянно нуждался в притоке молодых талантов из России, куда сам он уже никогда не возвращался.

К тому же, у Прокофьева было много преимуществ по сравнению со Стравинским. Он обладал огромной работоспособностью, высоко ценил Дягилева не только как антрепренера, но и как музыканта, старался учитывать его пожелания и предложения. В своей «Автобиографии» Прокофьев писал: «Помимо того, что Дягилев был импрессарио, он был также хорошим художником. Он хорошо знал музыку, живопись и хореографию»[250]. Дягилев же не скупился на предложения и проекты. Уже после первой встречи он рекомендовал Прокофьеву встретиться с поэтом Сергеем Городецким с тем, чтобы тот написал для молодого композитора либретто на тему русских сказаний, в которых прозвучала бы «пре-историческая» тема. Прокофьев без колебаний принял это предложение.