Русский щит. Роман-хроника

Всяких запретов было так много, что и запомнить их мало кто мог. Но за нарушенье любого запрета ожидала суровая кара, от которой не спасали ни ссылки на незнанье, ни княжеское заступничество. Переяславцы жили в постоянном страхе. И — не напрасно! Боярин Никифор Мелентьевич споткнулся о порог и был удавлен тетивой лука тут же, возле юрты, у всех на глазах. Сотника Глеба, не доведя вины его до великого князя, обезглавили саблей и бросили тело на растерзание псам. Дружинников Семена и Петра неведомо за что захлестали насмерть бичами. Тиуну Лаврентию Языковичу татары отсекли правую руку. И дело-то было пустяковое: по стариковской своей забывчивости тиун полез доставать ножом из костра кусок мяса, который сам же туда уронил. Спасибо, лекарь-араб оказался тогда рядом, быстренько окунул обрубок руки в чашу с кипящим бараньим жиром, остановил кровь. Лаврентий Языкович больше недели пролежал в беспамятстве, однако — выжил…

Полог юрты приподнялся, впустив волну знойного воздуха. Мягко ступая по ковру остроносыми татарскими сапогами, к ложу подошел боярин Антоний, молча поклонился. Халат на боярине тоже был татарский — шелковый, полосатый, перепоясанный наборным поясом с кривой саблей.

Нарядных халатов ласковому боярину мурзы надарили без счета, выхваляясь друг перед другом щедростью. Антоний шутил, что всех своих благодетелей и по именам не запомнил, не говоря уж о том, кто какой халат подарил. И неудивительно: ходил Антоний в гости к разным мурзам чуть ли не каждый день, пил с ними кумыс, осторожно выпытывая между кубками правду об ордынских делах. Много он узнавал такого, что было скрыто в Орде от постороннего глаза.

Дмитрия Александровича особенно интересовало, на чем держится порядок в Орде, почему здесь все люди повинуются старшим и выступают в походы по первому зову. Рассказы Антония он выслушивал с большим вниманьем, не раз хвалил за усердие. После его рассказов многое становилось понятным.

— Хан имеет удивительную власть над всеми татарами, даже над самыми знатными, — говорил Антоний после очередной беседы с мурзами. — Хан указывает, где кочевать и где селиться темникам, темники указывают место тысячникам, тысячники — сотникам, сотники же десятникам. И все они повинуются хану без всякого противоречия. Простые татары распределены между вождями. Они обязаны сами идти в поход, когда позовут, давать продовольствие, сколько потребуют, пригонять молочных кобылиц и отдавать их в пользование начальным людям на год, на два или на три, как те прикажут. И вообще, хан и мурзы берут из их имущества все, что пожелают, сколько угодно, и то признается как законное. Также и личностью своих людей они распоряжаются во всем, как им будет благоугодно…

— Нет, стало быть, в степи свободных людей, все под ханом или под мурзами, — задумчиво отметил Дмитрий Александрович. — Не в том ли причина?

— Истинно, княже! — подтверждал Антоний. — Простому степняку некуда податься, все Дикое Поле мурзы между собой поделили, пастбища разграничили. А над мурзами — хан…

В другой раз Антоний рассказал о передвижениях по степям кочевых орд. Весьма важно было сие для русских воевод. Оказалось, зимой татарские кочевья и стада тянулись на юг, к Теплому морю, и между русскими рубежами и ордынским войском лежала голодная заснеженная степь. А вот летом, следом за молодой травой, татары двигались на север, к Рязанщине, к Северщине, к мордовским лесам. Летом на границах следовало смотреть зорко!

Нет, не напрасно пировал Антоний у мурз, не напрасно щеголял в дареных татарских халатах! Дмитрий Александрович понимал это, но сегодня все же не смог удержаться от упрека:

— Опять с утра вырядился во все бусурманское…

Антоний промолчал. Но великий князь и сам уже понял, что напрасно обидел верного слугу. Забыл, видно, от расстройства, что нынче с утра ехать к ханскому сыну Тудану. В благодарность за щедрые дары Тудан обещал показать зрелище, недоступное взгляду иноземцев, — выступление в поход ордынского войска. Вспомнил великий князь и то, что Тудан просил приехать в татарской одежде, чтобы поменьше было потом разговоров в Орде. Хоть Тудан и сын хана, но тоже под Ногаем ходит, осторожничает. Так что Антоний опять прав.

Дмитрий Александрович поднялся с ложа, примирительно потрепал по плечу Антония:

— Вели собираться. В сей же час едем.

Комнатный отрок Илюша принес в юрту серебряный таз с водой для умыванья. Таз был прикрыт от чужих глаз белым льняным полотенцем. Нести его на виду у татар Илюша опасался, потому что использовать чистую воду не для питья считалось в Орде предосудительным.

Дмитрий Александрович умывался, щедро разбрызгивая воду по ковру. Антоний, подавая своему господину полотенце, пошутил:

— А мурзы утром так моются: наберут в рот воды, польют немножко на ладони и размазывают грязь по щекам, по голове. Этакого таза на полвойска татарского хватило бы, и не на один раз…