А ведь у Чехова в этой фразе говорится не про
субчикаили
хмыря.У слова
субъектв XIX в. было такое странное на современный слух значение — «пациент» или «объект». В медицинских контекстах постоянно встречаются примеры типа: «Александр Матвеич, интересный субъект! — говорят они, запыхавшись, — сейчас привезли, чрезвычайно редкое осложнение» (Н. Г. Чернышевский. Что делать?). А употребления слова
субъектв соответствии с современным
объектвообще едва ли не самые типичные для второй половины XIX в. У Достоевского читаем: «Зачем же я тогда вам так понадобился? Ведь вы же около меня ухаживали?» — «Да просто как любопытный субъект для наблюдения» (Преступление и наказание). Распространением этого типа словоупотребления русский язык, видимо, обязан моде на естественно-научную атрибутику, столь хорошо известную нам по «Отцам и детям». И у Чехова фраза
Я не субъект какой-нибудь— не про пустое тщеславие, а про самозащиту маленького человека. Классический мотив русской классической литературы: да, я маленький человек, но не предмет, не объект, не вещь, не страдательное лицо — у меня есть душа.Сейчас употребление слова
субъектв значении «объект» — то есть почти противоположном современному — вызывает недоумение. Между тем возникновение такого значения вполне объяснимо. Мы просто слишком привыкли к противопоставлению
субъект vs
объект,а есть столь же естественное противопоставление
субъект vs
предикат.В логико-грамматической традиции
субъектпонимается как то, о чем речь, как то, чему приписываются определенные свойства. Роль его в суждении, таким образом, в определенном смысле пассивная. В русских переводах грамматической терминологии это представление проявляется очень выпукло:
подлежащее— то, что
подлежит(в отличие от
сказуемого,то есть говоримого). Слово
подлежать,даже в большей степени, чем исходное латинское
подбросить,указывает на страдательную роль и провоцирует соответствующую метафору
субъектакак подлежащего не только обсуждению, но и исследованию — а затем и просто воздействию.Практически с самого начала бытования слова
субъектна русской почве у него прослеживаются эти конкурирующие значения:
субъекткак
объекти
субъекткак противоположность
объекта.Так, у А. Д. Михельсона («30000 иностранных слов, вошедших в русский язык, с объяснением их корней», М., 1866) читаем: «Субъект — лат. subjectum, от subjecere, подвергать. Предмет, подлежащий действию другого». А практически одновременно с этим в «Настольном словаре для справок по всем отраслям знаний» Ф. Толя (СПб., 1863–1864)
субъектопределяется как «лицо действующее, говорящее» и отмечается, что он «противополагается объекту».В XX в.
субъект-объект был уже полностью вытеснен
субъектом— противоположностью
объекта.Носители литературного языка уже, видимо, не столь массово владели логической терминологией и, соответственно, пара
субъект — предикатне была столь напрашивающейся. Не всем стала очевидной внутренняя форма латинского слова
subjectumи связь слова
субъектс русским
подлежащее.В то же время пара
субъект — объектлегко воспринимается в силу того, что для любого человека ясно, что там явно один корень, но разные приставки. Да кроме того, существительное
субъект«подравнялось» под прилагательное
субъективный,а укрепление контрастной пары
субъект — объектобусловлено активным функционированием контрастной пары
субъективный — объективный.О преемственности
Как-то по телевизору показывали вечер юмора. Я вообще-то юмористические передачи не люблю, но, прежде чем переключить, я успела услышать, что чествуют Жванецкого. И что — цитата — «все мы
вырослииз Жванецкого, как русская литература из гоголевской шинели». Действительно, существует расхожая фраза о русских писателях: «Все мы
вышлииз „Шинели“ Гоголя». Тут есть один нюанс. «Все мы
вышлииз „Шинели“» означает, что гоголевское произведение столь велико и неисчерпаемо, что идей и образов хватило для многих произведений других писателей. А что же получается в том варианте, который прозвучал в передаче? Что, мол, русская литература
вырослаиз гоголевской «Шинели»? Например, говорят: «Из этой статьи может вырасти большая книга». То есть статья содержит только зачатки, которые сулят появление книги. Так и гоголевская «Шинель» — если доработать, может, что путное и получится. И вот представим себе, Жванецкого поздравляют так: «Вы, дорогой Михал Михалыч, это мы в зародыше. Мы, великие, выросли из вас, маленького». Не очень-то лестно, если вдуматься.