Русский со словарем

Мы плыли на теплоходе по Волге. И приплыли в славный город Козьмодемьянск. Славен он, в частности, тем, что стал прототипом Васюков в знаменитом романе И. Ильфа и Е. Петрова. В память об этом в городе ежегодно проходит шахматный турнир. Путеводитель гласит:

Козьмодемьянск — старейший город марийского Поволжья — по преданию, основан Иваном Грозным при возвращении из Казанского похода. Первыми поселенцами были стрельцы и ямщики. После Азовской кампании в 1695 году стрельцы получили разрешение у Петра I на строительство часовни, которая до сих пор стоит на берегу Волги. Сохранились также Смоленский собор, Троицкая и Тихвинская церкви. Улицы старой части города украшены ажурной резьбой.

В память о первых поселенцах в Козьмодемьянске у пристани стоит огромная фигура стрельца в соответствующем костюме и с соответствующим же вооружением. Вокруг местное население торгует туесками и прочими изделиями народных промыслов, а также брусникой, воблой и т. д.

Спрашиваем про скульптуру у одной тетеньки: «А кто это?» Она говорит: «Ой, а я не знаю», — и переадресует вопрос соседке, старушке. Та тоже не знает, но высказывает гипотезу: «Дак Эшпай чай». Ответ, прямо скажем, неожиданный и крайне малоправдоподобный.

Большая советская энциклопедия сообщает:

Эшпай Андрей Яковлевич (р. в 1925), советский композитор, народный артист РСФСР (1975). Первоначально обучался музыке под руководством отца — марийского композитора и фольклориста Якова Андреевича Э. (1890–1963). <…> К лучшим достижениям композитора принадлежат балет «Ангара» (1976, Большой театр), кантата «Ленин с нами» (1968). <…> 1-й секретарь правления Союза композиторов РСФСР (с 1973). Государственная премия СССР (1976). Награжден 3 орденами, а также медалями.

В той же энциклопедии можно почерпнуть сведение о том, что родился композитор Эшпай, как вы уже догадались, как раз в Козьмодемьянске. Видимо, это один из самых знаменитых уроженцев городка. Но, честное слово, 1-й секретарь правления Союза композиторов РСФСР гораздо меньше похож на стрельца, чем Кропоткин на Энгельса.

На страже

Сидела я тут как-то вечером на кухне и вяло тюкала по клавишам компьютера. А в телевизоре говорящие головы обсуждали актуальное искусство. Оказалось, что я их хоть и вполуха, но все-таки слушала. Потому что вдруг в обалдении уставилась в экран, уловив одну фразу. Речь шла о семидесятых годах и одном левом (в эстетическом смысле) художнике. И вот Леонид Бажанов, руководитель Центра современного искусства, сказал: «Ну, разумеется, он был в конфликте с правозащитными организациями».

Я удивилась. Если бы такое сказали о современном художнике, это было бы еще понятно: скажем, в контексте противоречия между идеалом полной свободы художественного самовыражения и идеалом политкорректности. Но в 70-е годы?? Вроде враг у всех был один, чего делить-то? Нет, делить всегда есть что, и в конфликте может оказаться кто угодно с кем угодно. Но почему же художник, РАЗУМЕЕТСЯ, должен был быть в конфликте с правозащитными организациями? Вот тут моя картина мира зашаталась.

Нельзя было не вспомнить Грибоедова, который говорит, что в его пьесе, кроме Чацкого, нет «ни одного здравомыслящего человека; и этот человек разумеется в противуречии с обществом его окружающим». В школе на уроках литературы особенно упирали на это «разумеется», делая из него вывод о революционных взглядах Грибоедова.

Все эти мысли за доли секунды успели пронестись в моей голове, и тут оратор поправился: «…с правозащитными организациями… То есть с правоохранительными органами». Я выдохнула. Картина мира плюхнулась на место: художника-экспериментатора гнобили власти.

Но как хитро устроен язык! Два таких похожих выражения: тут право-и там право-,тут защитный,там охранительный,почти одно и то же, и один и тот же греческий корень в словах органи организация.А в сумме — вещи почти противоположные. И как досталось в свое время правозащитным организациямот правоохранительных органов!Как раз-таки в 70-е годы.