Русский спецназ. Трилогия

Офицер сыскной полиции Скорлупов сидел на стуле, заложив ногу, за ногу, и раскачивался телом, отчего передние ножки стула чуть приподнимались над полом, и, стань амплитуда качания чуть больше, офицер, потеряв равновесие, непременно запрокинулся бы назад, ударился о стену или пол и угодил бы с разбитой головой в одну из пустующих палат. Поскольку травму он получил во время исполнения служебных обязанностей, то за служебное рвение и презрение к опасностям, которые на каждом шагу поджидают полицейского, в награду ему причитались – нашивка на мундир за ранение, продвижение по службе и прибавка к жалованью. Только такими перспективами можно было объяснить эти акробатические покачивания на стуле, достойные того, чтобы их показывали на цирковой арене, предварительно чуть усложнив номер – натянуть канат над ареной и поставить стул на него. О, у этого офицера получится и на пятиметровой высоте так же спокойно балансировать на стуле, как он делает это в больничной палате. Чай, это не страшнее, чем идти на вооруженного бандита, которого начальство приказало взять обязательно живым.

– Право же, Александр Иванович, – говорил Скорлупов назидательно, – откуда в вас это мальчишество? Отчего нам не доверили это дело? Думали, что упустим Свирского и не сумеем доказать его причастность к покушению на Шагрея? Полноте.

– А?

Шешель полулежал в кровати, подложив между своей спиной и деревянной спинкой кровати подушку. В окно заглядывало солнце. Лучи его просачивались через щелку в шторах. Шешель ловил их, подставлял лицо и жмурился, совсем как кот, разве что только не мурлыкая от удовольствия.

Бок ныл только по ночам и еще когда погода менялась. Но в последние дни на улице было жарко. Швы еще не сняли. Шрам чесался. Шешелю постоянно приходилось искать занятие для рук, иначе он расчесал бы шрам до крови.

– Нисколько не ставлю под сомнение ваш профессионализм, – сказал Шешель, – но боюсь, что, улаживание все формальности, как то: получение ордера на арест столь уважаемого человека, коим до недавних пор являлся Свирский, помешало бы вам успешно завершить эту операцию.

– Если все мы будем устраивать самосуд, то, знаете ли, к варварству вскоре придем.

– Не сгущайте краски. Ведь признайтесь, считаете, что действовал я правильно.

– Иначе и не пришел бы проведать вас.

– А я думал, что вы здесь исключительно по служебным делам. Черпаете информацию для отчета. Дело-то закрыто?

– Нет еще. Оно почти закрыто. Руководство хочет спустить все на тормозах и оставить без последствий для вас ту бойню, которую учинили вы в доме Свирского. Три трупа – это много. Дело закроют, но это крайне сложно сделать.

– А что такое? – Шешель нарочно слишком театрально удивился, как плохой актер, который не знает меры, постоянно переигрывает, а зритель, чувствуя эту фальшь, на спектакли, где он играет, – не ходит. Вот он и рад, что сумел заполучить хотя бы одного зрителя и теперь демонстрирует перед ним все свое умение.

– Ну как же. Формально вы превысили допустимые меры самообороны. Вот как это звучит. Ворвались в чужой дом, стали палить из пистолета, а у тех, кто в доме был, ничего, кроме холодного оружия, в распоряжении не было. В зависимости от того, как повернуть это дело, вам могла грозить либо смертная казнь, либо большой срок в сибирских губерниях.

– Ай, ай, опять у нас Сибирь хотят осваивать при помощи деклассированного элемента. Неправильный это путь.

– Что же, по-вашему, надо туда самых лучших людей общества отправлять?

– Конечно.

– Тогда вам туда прямая дорога.

– Спасибо за комплимент. Но у меня еще здесь дела остались. Касательно преступников в Сибири, что же, может, что и получится. Вот у британцев с Австралией эксперимент, кажется, оказался удачным. Но простите, мы отвлеклись.

– От чего?

– Вы говорили, что мне прямая дорога в Сибирь.

– Да? Неужели?

– Вы меня пугаете. Знаете, когда не помнят того, что только что происходило, и при этом хорошо помнят прошлое – это верный признак старости. Проверим, не пора ли вам на заслуженный отдых. Помните ли вы…

– Не стоит проверять. И так знаю, что на заслуженный отдых мне будет еще рановато лет этак двадцать пять или даже тридцать, – прервал Шешеля офицер, – раньше меня, как бы я ни хотел, не отпустят.

– Счастливчик.

– Хм. Может быть. Эту тему можно будет обсудить. Но вернемся к нашему основному разговору.

– Вы вспомнили – о чем он? – все так же театрально обрадовался Шешель.

– Я и не забывал, – сквозь зубы процедил офицер, – и так дело получило широкую огласку. Информация дошла до самых верхов. Общественность полностью на вашей стороне, и, решись органы правосудия на такой шаг, как посадить вас в тюрьму, хотя бы даже на то время, пока длится следствие, возле тюрьмы собралась бы толпа и взяла ее штурмом, как когда-то Бастилию.

– И разнесла бы ее по кусочкам? Высокое начальство посчитало, что не стоит так рисковать? Да, и помнится, после взятия Бастилии развернулась такая вакханалия, что не приведи господи. Такое и врагу злейшему не пожелаешь.

– Вот. Вот. А впрочем, к революции освобождение вашей персоны не привело бы.