Русский сыщик И. Д. Путилин т. 1

Я стоял вполоборота к лестнице, приняв осанку Мишки, и ждал с замиранием сердца.

Ждал минут пять и вдруг услышал визгливый голос своей дамы.

— Вон он Мишка-то! Иди к ему! Говорит, дело есть!

Я взглянул боком.

Огромный, рыжий, как медведь, растрепанный, на босу ногу и в одной холщовой рубахе, Сашка стоял на пороге крыльца в нерешимости.

Я сделал вид, будто его не вижу, а моя красавица тащила его за руку.

— Иди, што ли! — кричала она. — Эй, Мишка!

Я обернулся и медленно двинулся, кивая головой.

С завязанным лицом, в надвинутом картузе, зная, что Мишка должен прятаться, Перфильев не мог увидеть сразу обман и, поддавшись на мою хитрость, пошел мне навстречу, но я не дал ему подойти.

Опытные помощники, едва он отодвинулся от двери, отрезали ему отступление и шли за его спиною.

Я махнул, и в то же мгновенье четыре сильные руки схватили Сашку.

Он заревел, как зверь, и рванулся, но его снова схватили мои силачи и поволокли со двора.

— Ну, вот и встретились! — сказал я Сашке.

Он только сверкнул на меня глазами, а моя красавица, кажется, превратилась в соляной столб. Разинула рот, развела руками и в такой позе застыла. Уходя со двора, я оглянулся, а она еще все стояла в той же позе.

Привод Перфильева был моим триумфом.

С этого времени сам граф обратил на меня внимание и стал давать мне труднейшие поручения.

Александр Перфильев запирался недолго и после нескольких очных ставок покаялся во всех преступлениях.

XII

Такова история о «душителях» и их поимке.

Память изменила мне, и я упустил множество мелких эпизодов этой длинной и страшной истории, но в общем передал ее так, как она сохранилась в памяти моих современников.

В то время эти «душители» навели на жителей совершенную панику, и, когда страшная шайка была переловлена, все вздохнули с чувством облегчения, а мы с чувством гордости и радости.

ПАРГОЛОВСКИЕ ЧЕРТИ

I

Не раз во время дружеской беседы в кружке близких лиц приходилось мне рассказывать кое-что из пережитых приключений во время своих розысков. И часто, очень даже часто, после рассказа о какой-либо поимке отчаянного преступника или же иного рискованного предприятия с переодеванием и т. д., мне предлагали вопрос:

— Неужели вам не было страшно?

— То есть как это — страшно? — приходилось мне отвечать. — Право, не думалось ни о каком страхе. Я просто делал свое дело — вот и все...

— Но ведь вас могли убить, ранить, сделать на всю жизнь калекой... — замечали мне.

Опять приходится повторить, что в такие моменты как-то не думается об этом...

— Значит, вы не знаете, что такое страх, и никогда не трусите? — задавали мне вопросы.

И на это я решительно ничего не могу ответить...

Не трус!.. Гм! А вот скажу вам по истинной совести, что я всю свою жизнь страшно трусил и трушу... мышей. У меня к ним какая-то органическая боязнь... Я никогда не мог пожаловаться на так называемые нервы, да этого в нашей службе и «не полагается», но стоило мне почему-либо вообразить, что в комнате, где я нахожусь, есть мышь, чтобы мною овладело самое неприятное беспокойство и чтобы я немедленно вскочил с места.

Мне кажется, что если бы мышь бросилась ко мне, то я в состоянии был бы от нее удирать самым позорным образом...

Ну, а испытывать страх — настоящий страх пред лицом опасности — как-то мешала служба... Верьте не верьте, но это так... Так торопишься и стараешься исполнить задуманное дело, что как-то и страх пропадает. Ну, и счастье, конечно, как-то служило...

При задержании в вертепах столицы грабителей и беглых каторжников мне очень нередко приходилось встречать с их стороны более или менее энергичные попытки — и даже с оружием в руках — к сопротивлению. Но в этих случаях, как-то всегда своевременно, ко мне на выручку поспевала помощь.

Когда возвращаешься домой после подобных ночных экскурсий, то придет иногда в голову мысль:

«Что было бы со мной, если бы помощь запоздала?..»

Но и только... Перекрестишься, поблагодаришь товарищей или подчиненных и забываешь...

Впрочем, нечто в роде тяжелого мучительного страха переживал и я. Только в этих случаях приходилось попадать в несколько необычную и «не служебную», так сказать, обстановку.

Об одном из таких памятных мне случаев я хочу рассказать...

II

Случай, о котором мне хочется рассказать, произошел со мной на самых первых порах моей сыскной деятельности.

В 1858 году в Петербурге еще не существовало сыскного отделения, и делом розыска ведала наружная полиция в лице квартальных надзирателей и их помощников. В мой район — квартального надзирателя Спасской части — входили: Толкучий рынок и ближайшие к нему улицы, а также переулки, заселенные преимущественно подонками столицы.

Дела было много: убийства, грабежи и кражи следовали одно за другим, требуя от полицейских чинов напряженной работы.

Несколько легче было только летом. С наступлением теплой поры весьма многие преступные элементы, как тараканы, расползались в разные стороны — кто куда, — преимущественно же в окрестности столицы, где хотя и пошаливали, но о кровавых преступлениях было слыхать реже.