Четвертый разбойник — первый подавший голос за убийство — теперь молчал, что и было принято за знак согласия с большинством.
Решив «не марать в праздник об меня руки», бродяги предварительно вывели лошадь на середину дороги и, любезно пожелав мне сломать шею, хватили мою лошадь дубиной, а сами бросились по сторонам, врассыпную.
V
Лошадь во всю прыть мчалась по дороге. Я как пьяный качался на сиденье и понемногу приходил в себя. Полной грудью вдыхал я свежий ночной воздух... Мне казалось, что с той поры, как я выехал, прошли чуть ли не сутки, и я удивлялся, почему не наступает день.
Который-то час? Я невольно сунул руку в карман и вдруг вспомнил, что мои часы отобраны «чертями»... Я совсем оправился; и безумная злость на этих бродяг вдруг вспыхнула в моем сердце.
Как! Ограбить и чуть не убить меня? Меня! Грозу всех воров и разбойников! Меня — такого сильного, здорового и способного сыщика, которого так отличает начальство! Постойте же!..
Прежде всего я решил молчать об этом происшествии, а затем принять все меры к поимке этих негодяев.
Легко понять, что приехал я на свою городскую квартиру в самом отвратительном настроении духа. Обругал ни с того ни с сего вестового, промешкавшего, отворяя дверь; и, не ложась в постель, до семи часов утра проходил по кабинету, обдумывая план поимки грабителей. О ночном происшествии, как и впредь, решил я не сообщать ни моему начальнику, у которого, по обыкновению, был утром с докладом, ни моим подчиненным.
Благодарить Бога и судьбу за спасение от смерти — к стыду своему должен признаться, — мне и в голову не приходило.
Оправданием в этом случае может служить, с одной стороны, молодость (мне было тогда всего 27 лет), а с другой — самолюбие и задетая репутация опытного и находчивого сыщика.
VI
Весь следующий день показался мне бесконечно длинным. Когда стало смеркаться, я отдал распоряжение о наряде: двенадцати полицейских чинов, переодетых в партикулярное платье, в ночной обход.
У Новосильцевской церкви я разделил моих людей на четыре группы и назначил каждой район ее действий.
Предписано было осмотреть в Лесном, в первом, во втором и третьем Парголове все постоялые дворы, харчевни и разные притоны, подвергнув аресту бродяг и вообще всех подозрительных с виду людей.
Результаты облавы были ничтожны. Арестованные трое бродяг оказались мелкими воришками, ничего не имеющими общего с шайкой грабителей.
Голодный и промокший насквозь — всю ночь шел мелкий дождь, — я еле-еле добрел домой и после пережитых волнений и двух бессонных ночей заснул как убитый.
Эта первая неудача, однако, не разочаровала меня.
На другое же утро я командировал во второе и третье Парголово трех смышленых полицейских чинов, поручив им разведать от местных крестьян о подозрительных лицах, имеющих пребывание в этом районе. На всякий случай я сообщил, в общих чертах, приметы ограбивших меня разбойников, не дав, конечно, понять им, что жертвою их нападения был я сам.
Прошло еще четыре дня, но все предпринятые мною розыски не имели успеха. Разбойники как в воду канули.
Наступило воскресенье, и я отправился на дачу. На этот раз я не торопился отъездом в город и пробыл в Парголове до трех часов ночи.
Возвращался я ночью домой по той же дороге, на той же лошади. Но имея в кармане кистень и хороший револьвер, я был далеко не прочь еще раз повстречаться с моими знакомыми-незнакомцами. К моему сожалению, встречи с нечистой силой, так начисто меня ограбившей, не произошло, и я без всяких приключений доехал до городской черты.
Скоро после этого семья моя переехала с дачи, и поездки мои в Парголово прекратились.
Подошла осень; ненастная погода поторопила дачников переездом на зимние квартиры.
С каждым днем и мой квартал все более и более оживлялся. Бездомники и любители чужой собственности роем возвращались с лона природы на старое пепелище...
Следствием этого всегда было занесение в уголовную хронику Петербурга длинного ряда преступлений — от мелких краж до кровавых убийств включительно.
Эта волна столичных происшествий волей-неволей отвлекла меня от поисков парголовских грабителей. Пришлось все силы наличного полицейского состава сосредоточить на розысках исключительно в столичном районе.
Судьба как бы нарочно поддразнивала меня: мне удалось в один день раскрыть два запутанных преступления, «накрыть» убийц и ночью на допросе привести к чистосердечному сознанию. А между тем на легком в смысле розыска деле: напасть на следы парголовской шайки — я терпел полную неудачу.
В довершение всего некоторые из моих близких знакомых успели заметить отсутствие моей известной им цепочки и часов с моими инициалами.
Видя же меня часто в дурном расположении духа, они стали надо мною подтрунивать, объясняя исчезновение вещей проигрышем в карты, а другие, с более игривой фантазией, решили, что у меня есть на стороне «интрижка»...
Неуспех розыска угнетал меня.
VII
Прошло около двух недель.
На одном из обычных утренних докладов у обер-полицеймейстера графа Шувалова он передал мне телеграмму со словами: