Русский сыщик И. Д. Путилин т. 1

— Ну, тебя-то мне и надо, — сказал я, подавая знак своим молодцам, и спустя 15 минут он уже был доставлен в часть, где я с приставом сняли с него первый допрос.

VI

Поначалу он упорно называл себя Силой Федотовым и от всего запирался, но я сумел сбить его, запутать, и он сделал наконец чистосердечное признание.

Все мои предположения оказались совершенно правильными.

В ночь с 12-го на 13 июня он бежал из Красносельской этапной тюрьмы, разобравши забор; за ним погнались, но он успел спрятаться и на заре двинулся в путь.

Близ дороги он увидел чухонца, который сидел на камне и курил трубку.

Он подошел к чухонцу и попросил у него курнуть. Чухонец радушно отдал трубку. Он ее выкурил и возвратил. Чухонец стал ее набивать снова, и тогда беглому солдату явилась мысль убить его. Он поднял топор, лежащий подле чухонца, и хватил его обухом по голове два раза.

Удостоверившись, что чухонец убит, он снял с него сапоги, взял у него паспорт и 50 копеек, сволок его к сторонке и зашагал дальше.

Не доходя заставы, он увидел, что в нижнем этаже дачи открыто окно. Тогда он перелез через забор, снял с себя сапоги и шинель, взял в руку здоровый камень и влез в окошко.

Забрав все, что можно, он надел одно пальто на себя, другое взял в руку и ушел, оставив в саду свое — солдатское.

После этого он указал место, куда продал вещи Х-ра.

— И вещи-то дрянь, — окончил он признание, — всего 12 рублей выручил.

Я разыскал все вещи и представил их немцам, сказав, что прекрасные его брюки на самом воре.

— Нишего, — заявил немец, — я велю их вымыть! — И потребовал возвращения и брюк.

13 июня были совершены оба преступления, а 23-го я представил все вещи и самого преступника.

Шувалов высказал мне свое удивление моим способностям, но в то время я и сам был доволен и гордился этим делом, потому что все розыски были сделаны мною только на основании соображений, логически построенных.

СОБЛАЗНЕННЫЕ

I

Иногда я думаю, что священник и врач — два интимнейших наших поверенных — не выслушали столько тайн, не узнали столько сокрытого, сколько я в течение моей многолетней служебной деятельности.

Старики и старухи, ограбленные своими любовницами и любовниками; матери и отцы, жалующиеся на своих детей; развратники-сластолюбцы и их жертвы; исповедь преступной души; плач и раскаянье ревнивого сердца; подло оклеветанная невинность и под личиной невинности закоренелый злодей; ростовщики, дисконтеры, воры с титулованными фамилиями; муж, ворующий у жены; отец, развращающий дочь...

Всего и не перечесть, что прошло передо мною, обнажаясь до наготы.

И с течением времени какое глубокое получаешь знанье жизни, как выучиваешься понимать и прощать!..

II

Сколько по тюрьмам и острогам сидит людей, сделавшихся преступниками случайно, и сколько ходит по улицам на свободе с гордо поднятой головой «честных» людей, честных только потому, что им не представился ни разу случай искушения!

Из ста этих честных поставьте в возможность взять взятку, ограбить кассу, совершить растрату, и — ручаюсь — 98 из них постараются не упустить этой возможности.

Скажу более, многие из 100 не воздержатся при благоприятных условиях даже... от убийства.

Это ужасно, но это так, и Богочеловеком с божественной прозорливостью даны слова в молитве к Нему: «И не введи нас во искушение...»

У русского человека сложилась грубая поговорка: «Не вводи вора в искушение», в которой он искушенного уже заранее клеймит презрением, а вернее было бы просто сказать: «Избегай искушения», потому что это слишком рискованное испытание твоей твердости.

Передо мною сейчас лежит в синих обложках ряд уголовных дел, на которых я сделал когда-то пометки «соблазненные», и мне хочется для пояснения своей мысли привести как примеры два-три таких дела, взятых наудачу.

Первое попавшееся под руку дело — это дело Клушина, относящееся к 1860 году.

III

В дворницкой дома Маниушевича 27 марта 1863 г. были найдены утром два трупа: один оказался бывшим в этом доме дворником, Арефием Александровым, а другой — его земляком Ефимом Евстигнеевым.

Оба они оказались зарезанными, а имущество их разграбленным.

Я взялся за расследование.

Из расспросов я узнал, что этот дворник, Арефий Александров, отличался гостеприимством и что к нему постоянно ходили земляки и знакомые, нередко оставаясь у него и на ночь.

К числу таких принадлежал и зарезанный Евстигнеев.

Я тотчас стал по очереди, от одного к другому, перебирать его знакомцев-посетителей, производя у кого обыск, а у кого простое дознание.

Таким путем я добрался и до Николая Клушина, государственного крестьянина.

При вызове его я прежде всего обратил внимание на его распухшую левую руку.

Когда я вызвал врача, и мы осмотрели его руку, оказалось, что на указательном, среднем и безымянном пальцах у него были ранки, похожие на укусы зубами.

Я стал его осматривать внимательнее и тут же на брюках нашел следы замытой крови.

На вопросы, откуда то и другое, он спутался, а через полчаса уже чистосердечно каялся в совершенном двойном убийстве и затем рассказал подробно это зверское, но незатейливое преступление.

IV