— Нет, любезный, это не наваждение, а кольцо. Как оно могло к тебе попасть?
— Не знаю, видит Бог, не знаю!
— Что у вас происходит, господа? — раздался спокойный голос Путилина.
— Не угодно ли, Иван Дмитриевич, — следователь подал Путилину кольцо.
— Где вы нашли его, Вадим Петрович?
— Вот здесь, Иван Дмитриевич.
— Теперь, конечно, вы произведете тщательный обыск?
— О, разумеется!
Обыск начался. Путилин подошел к швейцару, пристально поглядел на него.
— Покажи руку.
Швейцар, как автомат, исполнил приказание.
— Доктор, пойди сюда, посмотри его рану и скажи, чем она нанесена? Ножом? А может быть, бритвой?
— Не знаю, Иван Дмитриевич. Медицина в данном случае бессильна помочь правосудию.
— Конечно, ты не знаешь, как попало к тебе это кольцо, Лаврентьев?
— Видит Бог, не знаю, ваше превосходительство. Только не повинен я ни в чем худом.
— Ты спишь с открытой или закрытой дверью?
— На ключ не запираю.
— Отчего?
— Чтобы скорее выйти на звонок, дверь парадную раскрыть.
Обыск не дал никаких результатов. Но две грозные улики против швейцара были налицо — подозрительный порез и, главное, найденное в его каморке бриллиантовое кольцо.
— Именем закона я арестую тебя, Осип Лаврентьев, — сурово произнес судебный следователь.
— За что-с?
— По подозрению в убийстве этой женщины.
Весть о таинственном страшном преступлении с быстротой молнии разнеслась по столице. Какой-то страх и суеверный ужас нагнало оно на жителей Петербурга. Это было как раз в то время, когда на улицах Лондона свирепствовал знаменитый Джек-потрошитель, и по Петербургу пронесся зловещий слух: «Лондонский человек-зверь появился на улицах Северной Пальмиры!» Бульварные газеты, по обыкновению, подливали масла в огонь, немилосердно привирая с три короба, запугивая обывателя еще больше.
Путилин был спокоен, но как-то загадочно хмур.
— Что ты думаешь об этом, Иван Дмитриевич? — спрашивал я своего друга.
— Да что же вам еще надо? Убийцу следователь обнаружил с феерической быстротой.
Еле заметная улыбка трогала концы его губ.
— Держу пари, Иван Дмитриевич, что ты другого мнения о виновнике злодеяния.
Путилин рассмеялся.
— Смотри не проиграй пари! Против Осипа Лаврентьева действительно есть грозная улика.
Прошло два дня. Я сидел у моего друга, когда к нему без доклада ворвался страшно взволнованный почтенный седой барин.
— О, какой ужас, какой ужас! Это моя жена! Я только что от нее... Какой ужас, какой ужас... Я — Аргунин...
Путилин чрезвычайно ласково стал его успокаивать:
— Возьмите себя в руки, дорогой мой. Что же делать... Уже не вернешь... Вы расскажите лучше все, что знаете об исчезновении вашей жены.
— Моя жена сказала, что поедет в театр.
— В какой?
— В Большой. Прошла ночь, она не явилась. По правде, я не очень был удивлен и взволнован этим. Частенько случалось, что она после спектакля уезжала ночевать с нашими знакомыми Авериными. Но когда настал вечер, а ее все не было, я смутился и поехал к Авериным. Оказалось, что они не были в театре и жены моей не видели. Тут вдруг я узнал о страшном злодеянии на Николаевской улице... Бросился к властям... И узнал мою жену.
— Скажите, господин Аргунин... вы простите меня, но между вами большая разница в летах... Я поэтому и задаю этот вопрос: она любила вас?
— Несмотря на это, она меня любила. Но...
По-видимому, он хотел в чем-то признаться, но не мог.
— Для пользы дела я попросил бы вас быть со мной вполне откровенным.
— Вот... Вот записка, которую я нашел вчера в будуаре моей жены, — хрипло проговорил Аргунин, протягивая Путилину маленький лист плотной английской бумаги. «У второй колонны, всегдашнее атласное домино с постоянной красной гвоздикой».
— Гм... Не много... — пробормотал Путилин. — Вот что, господин Аргунин, я должен сейчас же поехать и осмотреть будуар и гардеробную вашей убитой жены.
Мы поехали втроем. Жил Аргунин в царском великолепии. Путилин попросил оставить его одного в комнатах красавицы миллионерши. Пробыл он там примерно час, и когда вышел, лицо его было невозмутимо.
— Ну, ваше превосходительство, нашли вы хоть что-нибудь?
— Очень мало. Но кое-что у меня в руках. Будьте уверены, что я отдам все силы раскрытию этого дела.
— Мы заедем на минутку в Сыскное, оттуда проедем в тюрьму. В служебном кабинете Путилина его ожидал агент X.
— Ну? — спросил Путилин.
— Делал все, как вы говорили, Иван Дмитриевич.
— Видели его? Какое впечатление?
— Безукоризненного джентльмена.
— Где вы находились в это время?
— В швейцарской.
— Посмотрел? Нагнулся?
— Да.
— Так-так. Это очень важно. Теперь слушайте внимательно, голубчик.
Путилин что-то тихо прошептал своему агенту.
— Ну, а теперь едем, доктор!
Вот и опять оно, это унылое, мрачное здание тюрьмы. Надзиратель, поставив двух конвойных у дверей камеры, ввел нас туда.
Осип Лаврентьев сидел, опустив голову на руки. При виде Путилина он вздрогнул, встал.
— Ну, Лаврентьев, ты клянешься, что это страшное убийство не твоих рук дело?
— Клянусь, ваше превосходительство. Сам не знаю, за что позор такой, муку принимаю.