Русский транзит

Я шел вдоль ячеек. Я шел к миллионам. Интересно, как они, миллионы, выглядят? Действительно – золото в слитках? Или – баксы в пачках? Лишь бы (надеюсь, ха-ха!) – не рубли! Следом за мной – никого. Итак, Бояров?!

«0424». Итак?!

Носом в жопу! Номер-то совпал, только вот ключ не совпал с замком. Я его втискивал, втискивал… Потом проворачивал и так и сяк. Почти зарычал от нетерпения: что ж такое! там за дверцей миллионы лежат, а дверца не желает отворяться!

Выдрал бы с корнем последнюю преграду – что-что, а сила есть, ума… надо ума, Бояров. Как ни обидно, однако если этот ключ не открывает эту дверцу, значит, он не от этой дверцы, значит, за этой дверцей нет твоих миллионов, а есть они где-то за другой дверцей. А где – ищи-выясняй. А пока мотай отсюда. И поскорей. Выдрал бы с корнем – сгрибчили бы на месте преступления, заверещало бы, замигало оповещение – и сгрибчили. Вскрытие чужой ячейки – по законам штата Нью-Йорк весьма распространенное и наказуемое преступление, да и по законам всех и каждого штата Америки. Это тебе, Бояров, не земляков-кагэбэшников гробить, тут ты, Бояров, на СОБСТВЕННОСТЬ покусился, на АМЕРИКАНСКУЮ. И поди оправдывайся: пьян был, не помню – куда-то сложил ручную кладь, но то ли на вокзале, то ли в аэропорту, то ли здесь, в Бас-Стейшн… Вот методом проб и ошибок пытаюсь… Первая проба – последняя ошибка. Даже поверив (что сомнительно), проверят: давай-ка, парень, покатаемся с нами, попроверяем… кстати, что у тебя там в ячейке?., да так, барахлишко… А вернее всего, упекут за решетку и сами найдут ТОТ САМЫЙ замочек, к которому подойдет ТОТ САМЫЙ ключик. Копы – не менты, вряд ли присвоят, вряд ли наберут воды в рот. Но тогда и мне не отделаться малым сроком – поди ответь на все их вопросы, поди набери в рот воды. Тьфу-тьфу-тьфу! Чур меня! Чур не я!

М-м-мда-а… Так все удачно складывалось… И номер совпал. И – Бас-Стейшн. Сел бы и слинял куда подальше. В Калифорнию. Подальше. А то, действительно, носишься, будто в некоей компьютерной игре: только от одних злодеев убежал, проявив недюжинность, тут и получай следующих преследователей покруче, но если и этих победил, грядут третьи еще круче! Причем они, паразиты, не самоуничтожаются, действуют параллельно. Цель – Бояров. И круг все сужается и сужается. Налево пойдешь – КГБ, направо пойдешь – ФБР, прямо пойдешь – колумбийцы. Назад… А назад – это куда, это где? Расея-матушка? Вот только меня там и не хватает для полного обоюдного счастья.

Типично армейское состояние души, когда сержантики над новобранцами забавляются-командуют: «Нале-напра- кру-у-уа-атставить!». Издергаешься, пытаясь угадать окончательное распоряжение! Я-то считал, подобное состояние души осталось для Александра Евгеньевича Боярова в далеком прошлом, подернутое, что называется, рябью времени.

Ладно, Александр Евгеньевич, не дергайся. Отставить. Жив покуда, что само по себе удивительно, хотя и не ново. Ну и живи. Утомительная это штука – жизнь. Не пора ли под землю?!

Ну-ну! Вы только поймите меня правильно (ай, козлик- Лева! надеюсь, остались от тебя не только рожки да ножки!). Под землю – то есть в сабвей. Таймс-Сквер. Потом – одна пересадочка и по прямой!

В Бруклин, в Бруклин! На Брайтон, на Брайтон! Давно мы дома не были!

Самый лучший способ найти кого-то – это дать ему найти тебя. Что я и сделал. Кого конкретно искал – не скажу, толком сам не знал, но дал ему найти Боярова. И теперь хлопал глазами. И ушами. А то и в ладоши был готов.

Кинозвездюк Стюрт Грэйнджер деловито, но не торопясь, перелистывал страничку за страничкой подшивки «Московских новостей», а поодаль распластались «Известия», «Неделя», «Коммерсантъ». Какой гость, какой гость в «Русском Фаберже»! Или это я здесь гость (хуже татарина), а он – хозяин? Да-да, тот самый американский кинозвездюк – Скарамуш из одноименного фильма, Верная-Рука-Друг-Индейцев из одноименного фильма. Но не в бутафорском тряпье, а в цивильном и очень пристойном костюме. Располнел чуток с годами, еще обширней поседел, однако по-прежнему молодцом! Сколько же ему стукнуло? За семьдесят, пожалуй. Или под семьдесят. Ведь три десятка лет минуло. Помнится, я еще дошколенком был. А кумиры детства въедаются в память – никакая рябь времен не властна. Фамилию-имя можно запамятовать, но не лицо. Лицо же гостя (все-таки хозяина!) – определенно Стюрта Грэйнджера. Не просто похож на кого-то, кого я знаю, а именно он и есть, я его знаю. И чувства мои к нему – теплые, с оттенком обожания. С годами, да, этот оттенок вылинял, однако ощущение, что он был, сохранилось.

Я обозначающе кхекнул и… и мгновенно, на рефлексе, прыгнул. В сторону, но навстречу. Ибо слух с годами, может, и ослабел у кинозвездюка, а вот верная рука у Верной Руки по-прежнему верна. Он не слышал меня, пока я сам не обозначился, а стоило мне кхекнуть, и его ладонь неуловимо скользнула под газету. Годы не те, Скарамуш, годы не те! Я проворней.