Русский транзит 2

— Да хрен с ней, с далекой! — совсем уже расслабился молодец. Липкие пряди на его макушке встали дыбом, приоткрывая всем окружающим жирно блестящую вершину горящего нетерпением естества.

— Нет, надо обязательно позвонить. Ведь тебя будут ждать, дорогой! Я не буду тебе мешать.

— Я щас, подожди меня тут, — сипло сказал обалдевший «дорогой» и, качаясь, словно находился в состоянии сильного опьянения, отправился звонить по междугородному.

— Слышь, Теря, да, это я. Да слушай ты, слушай! Я тут еще с недельку погужу! Что? Нет… Да нет же. Меня тут одна «телка» заклеила, клевая, но какая-то чокнутая. Говорит, я на артиста похож. Да не вру, на американского! Ага, «телка» просто класс, закачаешься, все при ней… Ага, ну ты сам понимаешь, щас к ней еду на квартиру — согревать буду, пока родственники в отсутствии… Слушай, Теря, зайди вечером к моей «клизме» и скажи ей… — почти рычал в трубку разгулявшийся сладострастен, уже не в силах сдерживать свою жеребячью радость, пока Оксана Николаевна бежала с сопровождении недовольной дежурной к трапу самолета, готового к взлету. Единственное, что ей сейчас хотелось — вымыться с головы до ног. «Ну и тип! Прямо мыло какое-то, — думала она. — И ведь жена у него есть, и любит, наверное, его, такого липкого… Чуть не залепила ему, когда лапать стал. Все, как прилечу, сразу пойду речку искать. А если нет там реки, хоть в пожарном водоеме с лягушками да искупаюсь. А Крестовский у меня за это попляшет. Ой, как под душ хочется!»

В самолете Оксане Николаевне досталось место у прохода, и она некоторое время вертелась: никак не могла устроиться поудобнее. К тому же ее немного мутило от отвратительного представления, которое, вопреки собственному душевному строю, ей только что пришлось разыграть с этим липким командированным.

— Пересаживайтесь на мое место. Смотрите в окно и забудьте об этом дураке. Он не стоит ваших переживаний.

Оксана Николаевна обернулась. Рядом с ней сидел подтянутый мужчина в дорогом сером костюме и черной шелковой рубашке. Лоб и часть скулы его закрывала волна светло-русых блестящих волос, на глазах были черные очки. Левая половина лица соседа не походила на правую: она была чуть искривлена многочисленными с спинами и шрамами.

— Я о том провинциале, которого вы окрутили в аэропорту. Ну, не переживайте же так! Право, он того не стоит: обыкновенный экземпляр жвачного, этакий бычок без страха и упрека. Уверяю вас: этот урок пойдет ему только на пользу, собьет немного самодовольства с его потной лысины… Я с удовольствием за вами наблюдал. Вы очень способная, очень… А за него не беспокойтесь. Это животное дождется следующего рейса без всякого ущерба для здоровья: купит бутылочку, развернет тряпицу с салом и, как они говорят, похавает… Или вы думаете, что где-нибудь из-за него остановится прокатный стан?

— Нет, не думаю, — с благодарной улыбкой сказала Ксюша, невольно глядя на шрамы соседа.

— Вот видите, — указывая пальцем на собственное лицо, сказал сосед, тяжело вздохнув, но все же улыбнувшись, — никогда никому не доверяйте свою жизнь, тем более случайному человеку…

— Вы попали в автомобильную катастрофу? — спросила с участием Ксюша.

— Попал.

— Ну и…

— Ну и в итоге остался в живых, но только наполовину. Как видите, вторая половина лица уже не моя.

— Знаете, вас это совсем не портит, вы же мужчина. Вот если б такое случилось с женщиной… — пыталась утешить несчастного пассажира Оксана Николаевна.

— Не портит? Вы так думаете?

Оксана Николаевна выходила из самолета вместе со своим соседом — интересным человеком и приятным собеседником. Давно уже не доводилось ей беседовать с мужчиной (за исключением, конечно, Крестовского), который без видимых усилий относился бы к ней не как к объекту сладострастного вожделения, а как к равной, то есть как к человеку. Пожалуй, ей было просто по-настоящему хорошо с ним, подтянутым и энергичным: она чувствовала его мужественную силу и одновременно какую-то скорбную обреченность. Возможно, это были последствия аварии. Да, рядом с таким мужчиной можно было вить гнездо. Правда, его глаза…

Оксана Николаевна так и не увидела их. Всю дорогу он ненавязчиво развлекал ее, обнаружив острый, насмешливый ум, и она с неподдельным интересом слушала…

Уже на выходе в город в толпе радостно возбужденных пассажиров, обремененных поклажей и гнусящими отпрысками, Ксюша потеряла из виду своего загадочного попутчика.

Теперь она тревожно озиралась по сторонам, ища глазами возмутителя спокойствия Петра Крестовского.

«Ну и рожа у этого Николая Николаевича, — отметил про себя Паша Колпинский, разглядывая старичка, этого стручка червивого, которому он теперь должен был подчиняться. — Урка, точно урка: зубов нет, морда с кулачок, глаза как плошки с оловом, кожа по-черепашьи сморщена, а на ней — сплошь веселые картинки. У него, наверное, и на заднице какие-нибудь „Три богатыря“ Васнецова зафиксированы или, на худой конец, „Утро в сосновом лесу“ Шишкина. А надо терпеть его.

Но что поделаешь?! Бабки-то уже получены. Гора бабок, так что потерпеть придется…»