Русский ураган. Гибель маркёра Кутузова

— Кто-кто-о-о?! — выпучила глаза Тамара Сергеевна, будто Выкрутасов назвался медвежатником или сутенером.

— Разве ты не видела меня по телевизору? — пожал плечами Дмитрий Емельянович.

— Да я вообще ни разу в жизни не смотрела футбол.

— Парадокс! — хмыкнул Выкрутасов. — А ведь ты, тоскуя обо мне, могла очень часто наблюдать за моей игрой. Ведь я играл не только в чемпионатах страны, но был определен как лучший игрок сборной СССР на чемпионате мира в Мексике в восемьдесят шестом году.

— Увы, — горько улыбнулась она, — всю жизнь меня окружали люди нормальные, не интересующиеся футболом.

— Какой это был чемпионат! — мечтательно закатил глаза Дмитрий Емельянович, вспоминая Мексику двенадцатилетней давности, куда ему удалось попасть. Тогда политинформаторы еще были в цене. — Первый матч мы играли против Венгрии и разгромили венгритосов, отделали их, как Бог черепаху. Шесть — ноль, только представь себе!

— Это большой счет? Я в этом ни бельмеса. Помню только, у Дуанье есть картина «Футбол».

— У тебя все из картин состоит, а у меня из живой жизни, — с долей презрения сказал Дмитрий Емельянович. — Шесть — ноль, это разгромнейший счет. На чемпионатах мира он случался только дважды — во Франции в тридцать восьмом, когда венгры выиграли у сборной Вест-Индии, и в нашем случае. А крупнее только Уругвай — Боливия в пятидесятом, восемь — ноль.

— Тогда понятно! — засмеялась Тамара Сергеевна.

— Что тебе может быть понятно! Картина! Таких картин еще не написано, — бушевал Выкрутасов. — Я каждый гол посвящал тебе. А ты даже не знала о том, что я — великий Футболист. В матче против Бельгии я забил три гола и всякий раз кричал в телеобъективы: «Да здравствует Тамара!» Если бы судья не подсуживал тогда сборной красных дьяволов, фиг бы эти бельгийцы нас обули. В четвертьфинале мы бы играли с испанцами и, может быть, только в полуфинале проиграли бы аргентинцам…

— История не терпит сослагательного наклонения, — робко поставила свой штампик госпожа Ромодановская.

— Это верно, — горестно вздохнул Выкрутасов. — На том мексиканском чемпионате меня включили в символическую сборную мира. Как сейчас помню: Шумахер, двое-трое бразильяшек, Платини, соответственно — Марадона, без этого никакая вода не святится. Линекер, Кулеманс, еще кто-то из французишек и я.

— С ума сойти! Про Марадону я слышала, а про тебя — нет. Я вижу, у тебя прошел животик?

— Спасибо, ты спасла меня… Но я так огорчен твоим полным равнодушием.

— Теперь я понимаю, что мне всю жизнь надо было заниматься не искусствоведением, а футболоведением, — иронично заметила Тамара. Ее ирония не осталась незамеченной, и Выкрутасов с вызовом объявил:

— Да, футбол — это высшее достижение человеческого гения. Выше искусства, выше музыки и литературы. В одном матче можно увидеть столько картин, сколько ни один художник не напишет за всю жизнь, а какие сюжеты рождаются на футбольном поле, какие интриги! Лев Толстой сложил бы свое писательское оружие и сказал: «Это я не в состоянии описать!»

— Куда ему! — снова фыркнула Тамара. — Да, вожатушка, тридцать лет не прошли даром, они разметали нас с тобой в разные стороны. Вот я смотрю на тебя и не могу понять, ты это или не ты. Как же ты изменился! Ведь ты тогда, кажется, учился в университете, чуть ли не на истфаке… И вот… Как же это случилось с тобой? Каким ветром тебя занесло в футбол?

— Ураганным! — воскликнул Дмитрий Емельянович воодушевленно. — Однажды под ноги попал футбольный мяч, я сделал два-три паса, и все вокруг меня перевернулось.

— Я же помню, что в «Артеке» ты не играл в это мячепинание.

— Ты еще скажи — мячеиспускание, — пошутил Выкрутасов.

— Да, так даже лучше, — засмеялась Ромодановская.

— Нисколько не лучше! Футбол — мое божество, а ты надсмехаешься. Ты, которой я посвящал каждый свой триумф!

— Прости! — вдруг опомнилась Тамара и кинулась на шею лжефутболисту. — Я глупая! Обожаю тебя! Только тебя люблю, а этого молодого негодяя я сама застрелю.

— Сама… — презрительно отстраняя ее от себя, усмехнулся Дмитрий Емельянович. Ему вдруг шибануло в нос какое-то запоздалое шампанское. — Где там твой пистолет? Я сейчас отправлюсь и пристрелю его. В два счета. Когда я забивал третий гол бельгийцам, мне гораздо больше было жаль ихнего вратаря, чем это ничтожество. Я прострелю ему башку без сожаления.

— Секундочку! — воскликнула Тамара, убежала в другую комнату и вскоре возвратилась оттуда с пистолетом, бросила его на кровать перед Выкрутасовым. Он взял оружие, с уважением разглядел надпись на корпусе: «PIETRO BERETTA GARDONE V. Т. CAL. 9 PARABELLUM» и спросил:

— Заряжен?

— Полный магазин, — ответила Тамара. — Пятнадцать патронов. Предохранитель слева сбоку.

— Без вас вижу.

— Помнишь, как ты лихо стрелял в «Артеке»?

— Я и сейчас не дам промаха.

— А ну сбей вон ту вазу.

— Не стоит.

— Сбей, она копеечная!

— Тем более. Какой-то скромный труженик создавал ее…

— Какой ты стал нудный, Минька! Эх ты, футболяга! А сейчас-то, надеюсь, уже не играешь? Или еще носишься по полю с мячиком?