Русский ураган. Гибель маркёра Кутузова

— «Ротор», «Ротор» и только «Ротор», — вздыхал Дмитрий Емельянович, глядя в окно поезда. Мысли и воспоминания путались в его голове. Воспоминания роились сплошь неприятные, беженские. Из скольких раев его уже выгнали! И не сосчитать. Сколько позора пришлось снести. О судьба, ты — вечная гонительница всякого, кто вдохновлен великой идеей.

А мысли все больше укреплялись в пружинистом и коротком слове «Ротор». Конечно, знакомые женщины обитали и в Казани, и в Рязани, и в Самаре, и в Саратове. Все они, вероятно, были бы рады встрече с Дмитрием Емельяновичем, но все эти города были отвергнуты. Не из Казани же начинать возрождение русского футбо… простите, тыча. Выкрутасов ничего не имел против татар, ни одного плохого татарина в своей жизни не встречал, даже напротив, гордился знакомством с великими представителями этого народа — Хидиятуллиным, Дасаевым, Шалимовым. И все же, теория его называлась «Русский ураган», а не «Татарская вьюга»… К тому же ни в Казани, ни в Рязани, ни в Самаре, ни в Саратове не было знаменитых футбольных команд, а в Волгограде блистал и блистал все последние годы «Ротор». И от Сталинграда мы в свое время поперли немца до самого Берлина. Последнее обстоятельство особенно воодушевляло основоположника тычизма. Как он сразу не подумал об этом! Именно волгоградский, читай — сталинградский, «Ротор» станет главным носителем русского урагана, и мы пройдем от Волги… нет, не до Берлина, а до Ла-Манша, до Амазонки, до Буэнос-Айреса!

Но еще больше озаряло его надежду воспоминание о девушке, с которой он познакомился в Волгограде шесть лет тому назад, в год празднования пятидесятилетия Сталинградской битвы, ей тогда исполнилось двадцать, а Выкрутасову было тридцать четыре года, они бродили по весенним волгоградским набережным, он рассказывал ей о разных странах мира, в которых довелось побывать, глаза Надечки светились зеленовато-синим светом, и она все ждала от него большой и хорошей любви, а он все хранил и хранил верность Раисе. Как теперь выясняется, зря хранил.

В Пензе пассажиры в его купе поменялись, и вместо трех куроядных теток образовались двое приятной наружности старичков, которым Выкрутасов представился в качестве беженца из Москвы, якобы у него в Москве дом снесло ураганом.

— Слыхали, но чтоб такой силы… — удивлялись старички. — Неужто прямо дома сносило? Почему ж не сообщается?

— А что сейчас сообщается? — усмехнулся с грустью Дмитрий Емельянович. — Поймите же наконец, что времена гласности давно закончились. Вот, еду теперь, ищу себе кров. Даже не знаю результатов вчерашних матчей. Вы не в курсе?

Старички не только про ураган, но и про вчерашние матчи ничего не знали, ехали в Волгоград на похороны брата. Чужое горе малость развеяло тоску Выкрутасова по множеству потерянных раев и досаду на то, что никак не получается стать пророком в своем Отечестве. Умерший брат был участником Сталинградской битвы, и Дмитрий Емельянович сказал старичкам:

— Снова надо идти от Волги до Берлина.

Прощался он с ними на вокзале в Волгограде с самыми теплыми чувствами. Он им настолько понравился, что они даже звали его с собой на похороны и поминки, но с его стороны было бы некрасиво соглашаться.

— Поедем, чудак ты человек! — говорили старички. — Без крова не останешься, пристроим тебя как-нибудь. А нет, так с нами в Пензу возвратишься, в Пензе точно пристроим.

— Спасибо вам, родные мои, — чуть не плакал, растрогавшись, беженец. — Я уж как-нибудь сам. У меня тут много друзей, не пропаду. Мне в «Роторе» должность младшего тренера давно светила.

Чтобы не нарваться на какие-либо неприятности, он на сей раз решил сначала позвонить. Телефон Надечки был у него в записной книжке под кодовым наименованием «Волгоградский спортинвентарьсбыт». Чтоб некогда ревнивая Раиса не заподозрила плохого. Хотя что плохого в невинных прогулках по набережным и рассказах о заморских странах!..

К телефону подошел мужчина с хриплым, не то пропитым, не то простуженным голосом.

— Кто ее спрашивает? — рявкнул он на запрос Выкрутасова о Надежде.

— Это ее стар… ринный друг, — растерялся московский беженец. — Дмитрий.

— Митька! — воскликнуло хрипатое чудовище. — Ты, что ли? Дуй скорее сюда! Бери такси и — в атаку! За такси я плачу!

— Может, вы другого Дмитрия имеете в виду? — пробормотал бывший политинформатор. — Моя фамилия Выкрутасов.

— Выкрутасов, Тарантасов, Дурандасов! — хрипело в трубке. — Давай быстрее! Дуй сюда, старый! Тебя я имею в виду, тебя! Соскучился — сил нету!

— Простите, я адрес забыл.

— Ну ты даешь, поросенок! Запоминай.

Хриплый бас продиктовал Выкрутасову несложный и легко запоминающийся адрес. Через двадцать пять минут, испытывая некоторое головокружение, Дмитрий Емельянович поднимался по лестнице на пятый этаж, где у распахнутой двери квартиры его встречало неистовых размеров и весьма опасное с виду существо — мужчина лет пятидесяти, двухметроворостый, с плечами, подобными скалам, и монументальными ручищами. Несмотря на весь свой смертоносный вид, существо улыбалось и дружелюбно ревело:

— Митька! Димоноид! Дай обнять тебя поскорее!