Русский ураган. Гибель маркёра Кутузова

Она со слезами целовала его лицо и губы, заваливала на себя в страстном порыве… Но вдруг откинулась, схватясь руками за голову:

— Ох-х-х! Опять нахлынуло. Прости меня, вожатик… Надо же! Я всю жизнь ждала этой встречи и дождалась в таком позорном состоянии. Не смотри на меня. Я сейчас такая ужасная. Я встану, приведу себя в порядок, и ты увидишь, что я еще очень недурна собой. Но ты и сам виноват — разве не мог отыскать меня раньше? Ведь сколько лет прошло, дурик мой!

— Много, Тома, — сокрушенно вздохнул Выкрутасов, понятия не имея о том, сколько прошло лет.

— Много… — укоризненно покачала головой Тамара. — Ровно тридцать!

Дмитрий Емельянович мигом подсчитал. Тридцать лет тому назад ему было десять. Связей, порочащих его, он еще тогда не имел. Но ведь его явно принимали за кого-то другого. Он также прикинул, сколько было тридцать лет назад Тамаре — пятнадцать. Вполне…

— Так ты нарочно ждал тридцать лет, чтобы прийти? — продолжала с любовью укорять его она. — А ведь и впрямь… — Она даже привстала. — Сегодня какое?

— Раннее утро двадцать второго июня, — ответил Выкрутасов.

— А мы с тобой тогда двадцать второго впервые полюбились?

— А какого же! — усмехнулся Дмитрий Емельянович.

— Господи! — ужаснулась она. — А я-то, дура, вчера с этой сволочью… Да напилась!.. Прости меня, вожатка! Я уже отчаялась ждать тебя, вот и забыла про двадцать второе. А ты сильно изменился, я даже не сразу узнала. Но для своих лет хорошо выглядишь. Сколько тебе сейчас? Сорок девять?

— Угу, — отведя взгляд, буркнул Выкрутасов.

— Тебе никак не дать более сорока пяти.

«Особенно если учесть, что мне месяц назад исполнилось ровно сорок», — мысленно усмехнулся Дмитрий Емельянович.

— А ты привез наш бинокль?

— Бинокль?.. Его уже нет.

— Эх ты! Ну-ка, открой вон тот шкафчик.

Он пошел туда, куда она указывала, открыл навесной шкаф и увидел огромное количество биноклей.

— Я хочу развесить их по стенам дома, — сказала Тамара. — Но в точности такого, как наш, мне не удалось найти. Ох-х! Мне, кажется, становится лучше. Пойду приму душ. Не смотри на меня сейчас.

Он послушно выждал, пока она шатко проследовала в далекие края своей квартиры, в которых находилась ванная. Стал раздумывать, как быть дальше. Счастье само вскакивало к нему в руки, и надобно было только эти руки подставлять куда следует. Но, с другой стороны, хорошо ли быть не тем, кто ты есть на самом деле? Ведь он даже не знает, как его зовут, того, за кого его принимает Тамара.

Но, как бы то ни было, часы показывали начало шестого, вставало новое утро, и Дмитрий Емельянович отправился на кухню готовить завтрак, намазал бутерброды красной и черной икрой, разложил осетрину горячего и холодного копчения, поджарил омлет.

— Чем ты будешь опохмеляться? — спросил он Тамару, когда та вышла из ванной, встряхивая мокрые волосы.

— За твое возвращение — только шампанским, меня шагает!.. Сколько же времени? Боже, какая рань! Точь-в-точь как тридцать лет назад, когда мы вышли с тобой на берег моря. Как бы я хотела возвратиться в то утро. Тихий прибой. «Артек» еще спит, и мы, словно двое преступников… Я сильно изменилась? Собственно, зачем спрашиваю!

— Я вижу в тебе только ту девочку, — соврал Выкрутасов, краснея от собственной лжи.

— А вот и она, — сказала Тамара весело, входя в кухню с большой фотографией в руках. Она протянула ему снимок. На берегу моря стояли пионеры и пионервожатые. Дмитрий Емельянович надеялся сразу распознать ее и, так сказать, себя. Но когда ему это не удалось, разволновался.

— У меня руки затряслись, — сказал он.

— Еще бы! Разве у тебя нет такой фотографии?

— Жена… Моя бывшая жена из ревности уничтожила ее.

— Ты был женат?

— Да. И очень долго. И вот вдруг пришло осознание. Я понял, что всю свою жизнь любил только тебя. И тогда решил во что бы то ни стало найти тебя. Давай выпьем шампанского.

— Давай! За тебя, вожатушка мой!

Они чокнулись, стали пить, потом Выкрутасов чуть было не спросил: «Я что, был пионервожатым?» Он едва не упал со стула, осознав, каким губительно-нелепым оказался бы подобный вопрос.

Тамара ласково погладила его по щеке. Лет десять назад она, должно быть, была очень красива. Но теперь выглядела как дорогое пальто, изрядно траченное молью.

— Вожатка! А это точно ты?

— Почему ты спрашиваешь?

— Мне не верится. Такое счастье! И ты вправду любишь меня?

— Очень.

— И уже не исчезнешь из моей жизни? Обещаешь?

— Да.

— Давай поедим. Я вдруг страшно проголодалась. Мы позавтракаем, я наберусь сил, и мы заляжем. И никуда сегодня не пойдем. Хорошо? Пошли все на фиг!

Они принялись завтракать. В счастливых глазах Тамары стали высвечиваться редкие искорки здравого смысла. Съев пару бутербродов, она спросила:

— А как ты вошел в квартиру? Я тебе открыла? Представляешь, ничегошеньки не помню.