Русский ураган. Гибель маркёра Кутузова

Хриплый бас продиктовал Выкрутасову несложный и легко запоминающийся адрес. Через двадцать пять минут, испытывая некоторое головокружение, Дмитрий Емельянович поднимался по лестнице на пятый этаж, где у распахнутой двери квартиры его встречало неистовых размеров и весьма опасное с виду существо — мужчина лет пятидесяти, двухметроворостый, с плечами, подобными скалам, и монументальными ручищами. Несмотря на весь свой смертоносный вид, существо улыбалось и дружелюбно ревело:

— Митька! Димоноид! Дай обнять тебя поскорее!

Несмотря на все опасения, Выкрутасов смело поднялся и канул в пучину каменоломных объятий. Затем он был почти внесен внутрь квартиры, где кроме этого людоеда никого не оказалось. Зато на столе стояло множество объектов спаивания и закармливания гостей, и Дмитрию Емельяновичу померещилось, будто он прямо так и вошел сюда со стаканом водки в левой руке и черноикорным бутербродом в правой. Во всяком случае, и то и другое у него в руках уже было, и он уже чокался, пил и закусывал.

— Добре дошли, как говорят мои братки-сербы! — хрипло грохотал хозяин дома. — Гондурасов ты мой дорогой! Давай сразу, чтоб между первой и второй пуля не пролетела! И брюнеточкой, брюнеточкой… Ты помнишь Лимпопо, Димка? Помнишь, как мы там Валерку положили? Помянем Валеру, братан!

Не помянуть Валерку было никак нельзя, но дольше оставаться в таком нелепом положении Выкрутасов не мог. Выпив вторую и съев еще один бутерброд с «брюнеточкой», он честно признался:

— Вы меня простите, ради бога, но вы явно меня не за того принимаете. Хоть убейте, но я вас впервые вижу.

— Ай! Ай! — воспрокинулся хриплоголосый. — Удивил, поросенок! Да я ведь тебя тоже впервые вижу. Но я замечаю в тебе русского военного человека и скажу честно, я тебя сразу полюбил. Приезжаю — дома никого. А я ведь три месяца не был. Выпить хочется, поговорить с родным человечком хочется. Думаю, кто первый позвонит, тот и будет моим побратимом. Давай еще по одной — за Кандагар. Ты был в Кандагаре?

— Не был.

— Тем более должен за него выпить!

Они выпили за прославленный афганский город. Выкрутасов старался пить по-военному — как будто воду пьет. И получил одобрение:

— Молодец! До чего ж ты мне нравишься, Димоподобный ты мой! Дай я тебя поцелую! Я для тебя, поросенка, все готов сделать, всем поделиться. Жена моя, если сейчас придет, не стесняйся, бери. Вали ее в кровать!

— Да вы что! — опешил Выкрутасов. — Чтоб я?!

— А я говорю — вали! — стукнул кулаком по столу излишне гостеприимный хозяин.

— Нет, не буду. Это уж, знаете ли…

— Вали!!! — Второй удар по стулу был таков, что валяльному приказу подчинилась одна из еще не откупоренных бутылок.

Дмитрий Емельянович возмущенно вскочил со стула:

— А я говорю — не стану!

— Молодец! — расплылась по лицу самодура широченная улыбища. — Выдержал проверку. Прости, Димограф, это ж я проверял тебя. Я свою Галку никому не дам валить!

Тут только Выкрутасов понял, какой особенный авангардизм присутствовал в лице этого страшного человека. Глаз! Левый глаз у него был исковеркан. Точнее, от зрачка на левом глазу жалобно попрыгивал лишь небольшой секторок, будто оставшийся от целой головки зубчик чеснока.

Тем временем по стаканам булькала водка, а на вилки цеплялись ломтики душистого сала с высокохудожественными радужными прослойками.

— За знакомство! Меня Виктором зовут, — сказал хозяин дома. — Да ты наверняка слыхал обо мне, генерал Гвоздилов. Слыхал о таком?

— Кто ж о Гвоздилове не слыхал! — тихо промолвил Дмитрий Емельянович.

— Правильно, Димаша! Ну, пуск ракета!

Выкрутасов хотел о чем-то спросить, да забыл, о чем. Выпив и закусив салом, вместо этого спросил про глаз.

— Гла-а-аз! — оживился генерал Гвоздилов. — У меня кроме глаза, Димометр, чего только не ранено. И глаз, и таз, и Гондурас! Глазик-то мне Борис Николаич в девяносто третьем удружил, в Белодоме. Пулёшка, вишь ты, срикошетила и снизу мне прямо в зрачок. Зрачок почти весь состригла и, глянь, где вышла. — Он набычил голову, разгреб мелкую шерсть волос на голове, и Выкрутасов увидел на темени у генерала шрамы.

— И не убило? — ошалел от удивления Дмитрий Емельянович.

— Да я ж в камуфляжке родился! — захохотал генерал. — Но, брат Димоша, почти полтора года провалялся по госпиталям. А про голос ты мой почему не спрашиваешь? Иль не видишь, что у меня горло перерезано?

— Как перерезано? — начал уже потихоньку не верить Выкрутасов.

— Это мои друзья борзики учудили, — хрипел Гвоздилов, расплываясь в нежной улыбке.

— Борзики? — не понял Выкрутасов.