Русский ураган. Гибель маркёра Кутузова

Он встал, принялся ходить из угла в угол, потом рухнул ничком на топчан, упрятав лицо в ладонях. Пронеслись картины родного Светлоярска, осенние улицы, кирпичные дома особенной архитектуры, по которой сразу можно узнать, что это именно Светлоярск, а не какой-нибудь другой город Родины. Потом возникло лицо Льва Ивановича Яшина, и Выкрутасов помолился футбольному богу: «Лев Иваныч! Спаси! Замолви словечко там… ну этим, у которых ты теперь живешь… Дорогой Лев Иваныч!» Ему стало немного легче, навалилась теплая слабость, и он даже задремал. Со стороны генерала тоже раздавалось посапывание, и Выкрутасов позволил себе провалиться в еще более глубокую дрему. Очнулся он часа через два от страшной мысли, кольнувшей его иглой под ребро. Он вскочил и увидел генерала, совершающего несложное упражнение перед пластмассовым ведром.

— Какое сегодня число, Витя? — спросил он тревожно.

— Если вчера было двадцать шестое, то сегодня, стало быть, двадцать седьмое.

— А в Волгоград я, значит, вчера приехал? Понятно…

— Вчера, — подтвердил генерал. — А брать Грозный мы на рассвете отправлялись. Это я еще помню. Сейчас, вон, уже вечереет. Кончается первый день нашего плена. Кормить нас, видать, не собираются. Это хороший признак.

Как раз в этот момент открылось окошечко в двери, и борзик Мурат протянул пленникам целлофановый пакет, в котором обнаружилось целое пиршество — два вареных вкрутую яйца, два ломтя черного хлеба и два помидора.

— Слушай, Мурат, — взмолился Выкрутасов, потому что игла продолжала колоть его под ребро, — как там на чемпионате мира?

— На каком еще чемпионате? — фыркнул чеченец.

— По футболу. Англичане обыграли Колумбию?

— На том свете тебе будет Колумбия, — ответил Мурат, захлопывая окошко, и Выкрутасов впервые четко осознал, что попал в плен к нелюдям.

Генерал был в восхищении. Даже исковерканный глаз его светился тем же уважением, что и небитый.

— Молодцом, Митяха! Давай теперь я еще спрошу, как там на Ембелдонском турнире по теннису! Я гляжу, бодрость духа восстановлена?

— Нас голыми руками не возьмешь, — промолвил Дмитрий Емельянович. — Давай есть.

После ужина они снова лежали на своих топчанах, смеркалось, и генерал с удовольствием предавался воспоминаниям:

— Смешнее всего воевать с америкакашками. Это, я тебе скажу, истинный цирк под водой! До того трусливы, что двух Басаевых хватило бы, если бы таковые у них завелись где-нибудь в Нью-Мексико. Представь, как бы они обкакались, если бы Шамилька захватил роддом в Альбукерке! Мгновенно все штаты объявили бы о своей независимости. В последний раз америкакашки показывали бодрость духа во время войны Севера и Юга. Тогда они круто друг друга поколошматили, полмиллиона душ загубили. Хотя Наполеон за полвека до этого в несколько месяцев столько же своих французишек на русских полях оставил, сколько все Северы и Юги за три года. В Корее америкосов тоже сильно потрепало — почти четыреста тыщ. Но тогда еще у них свободы СМИ не было. А во Вьетнаме дядя Сэм полста тыщ положил, так вой стоял на весь мир. Однажды я беру там в плен одного янки, а он мне: «Я — гражданин Соединенных Штатов, вы должны обеспечить мне безопасное пребывание в плену и достойное содержание». А я ему: «А я — гражданин земного шара, что захочу, то с тобой и сделаю!» Так представь, Димозавр, он стал белый, как зима, и — обгадился!

— Ты с ним по-английски беседовал? — спросил Выкрутасов.

— Ну не по-русски же, — усмехнулся генерал. — Английский легкий! — махнул он рукой презрительно. — Вьетнамский труднее выучить.

Тут Дмитрию Емельяновичу припомнилось, как генерал говорил с чеченцами по-чеченски, и ему стало жутко. Он впервые посмотрел на генерала Витю не как на веселого солдафона, а как на некое инопланетное существо, обладающее разнообразными космическими способностями. Поистине — турбулентный протуберанец!

— И что же ты сделал с тем американцем? — спросил он.

— Сдал куда следует, — вздохнул генерал. — А так хотелось его в расход пустить! Сволочь — детишек-вьетнамчиков любил убивать, с вертолета их щелкал, как орешки. Они, как и борзики, только и любят, что детишек да беременных баб убивать, с ними они хорошие вояки.

Внутри у Дмитрия Емельяновича похолодело — что, если их слушают и услышат столь нелестное сравнение чеченцев с американцами? А ведь наверняка слушают! Да и хрен с ними, все равно подыхать! — вдруг щелкнуло в душе Выкрутасова нечто смельчаковское.

— Ты вьетнамский тоже знаешь? — спросил он генерала.

— А как же! — отвечал тот и в знак подтверждения произнес довольно длинную фразу на кошачьем индокитайском наречии.

— Надо же! — восхитился Выкрутасов. — И что это значит?

— Значит: «Сколько бы ни зарился полосатый и злобный тигр, ему не сожрать нас, ибо мы не просто люди, а дети грома».

— Красиво, — признал Дмитрий Емельянович. — Очень красиво. Ты потрясающий человек, Виктор. Только я даже не знаю, кто ты. Даже как твоя фамилия.

— Фамилия моя простая, — улыбнулся генерал. — Тутышкин.

— Не врешь?

— Сам не знаю, может, и вру.

— Может, ты инопланетянин?