Русский в Англии: Самоучитель по беллетристике

Быть свободным и независимым легко, если ты богат. А Герцен оставался состоятельным человеком и в эмиграции. Бичуя николаевский режим, он мог не опасаться, что его лишат доходов с родины, потому что, будучи человеком прагматичным, принял меры предосторожности, очень ловкие. Он передал права на свои российские авуары – за определенную комиссию – банкирскому дому Ротшильда. Когда осерчавший на беглого критикана царь приказал конфисковать эти средства, российскому правительству пришлось иметь дело с Ротшильдом. Тот пригрозил санкциями – отказом во внешних займах. В результате Герцен получил свои деньги и очень рационально их инвестировал. (То есть на самом деле ничего плохого в этом нет – наоборот, молодец, но вполне можно обыграть контраст между возвышенными декларациями и неромантическим хитроумием светлоликого Искандера). Михаил Гефтер пишет также, что, наблюдая за гражданской войной в Америке, «революционный демократ и ярый сторонник отмены крепостного права ничем не выражал сочувствия Северу» – потому что вложил часть средств в американские акции, а они обвалились.

Радея за несчастных крестьян, Герцен жил в Лондоне барином – с хорошим поваром и несколькими слугами. Это читателям тоже не понравится. Они любят, чтоб русский писатель был бедным.

Теперь давайте расправимся с Натальей Тучковой. Эту милую женщину вполне можно изобразить эмоциональной вампиршей и любительницей драматических ситуаций.

Впрочем, она действительно относилась к разряду дам, которым обязательно нужно мучиться и мучить окружающих. Наталья Алексеевна без конца выясняла отношения, страдала, ссорилась и мирилась – в общем, ощущала полноту жизни только в атмосфере взвинченности. Огарев писал ей: «Умоляю тебя, Натали, опомнись. Ты отравляешь хорошие жизни кругом себя». Герцен, пожив с нею, пришел к тому же выводу: «Ты любишь быть несчастной и недостаточно любишь, чтоб другие были счастливы».

Сегодня такую особу, пожалуй, назвали бы «токсичной».

В нашем рассказе она может выглядеть как-то так:

Illustration (lithograph) from Le Theatre magazine. 1900s. Bridgeman/Fotodom.ru.

Переходим к Огареву.

Славного Николая Платоновича не любить трудно, но мы попробуем.

К чему бы в нем придраться?

Ну, во-первых, что это, спрашивается, от него жены сбегали одна за другой? Сначала Мария Львовна, обобравшая его до нитки, потом Наталья Алексеевна, разбившая ему сердце? Что за дефект такой? (Возможны варианты).

Во-вторых, кто он вообще был такой? В энциклопедии написано: «революционер, публицист, поэт».

А в чем, собственно, его революционность? В издании «Колокола»? Но это заслуга Герцена. Да и не революционный это был орган, скорее леволиберальный.

Огаревская публицистика тяжеловесна и, в отличие от герценовской, не впечатляет глубиной и тем более остротой. «Уничтожение помещичьего права началось благодаря благородным стремлениям Александра II», – на таком примерно уровне.

Поэзия у Огарева чрезвычайно возвышенная, но недаровитая. Многословная, напыщенная, налегающая на глагольные рифмы, временами комичная:

Ко мне мой дядя ездить стал;
Его я вправду уважал.
Свободы был бы он оратор
В иной, не рабской стороне;
У нас он только был сенатор,
Был враг душевной кривизне.

Если относиться к Николаю Платоновичу без снисходительности (а это как раз наш случай), тут не без графомании.

Складывая все эти кирпичики, получаем образ слабого, никчемного, так и не повзрослевшего барчука вроде Сержа Войницева из «Неоконченной пьесы для механического пианино» – того, который собирался подарить мужикам-косарям свои старые фраки. Тоже ведь идеалист, благороднейшей души человек.

Теперь пора представить нового героя, очередную ласточку с Родины. В прошлом уроке он только поминался, теперь появится во плоти.

Николай Гаврилович Чернышевский – светлая личность, революционный демократ, пламенный мечтатель, которому репрессивная машина сломала жизнь, отправив на каторгу и сведя в преждевременную могилу.

Кидать в такого человека камень было бы очень трудно, если б не двое сиятельных предшественников, уже исполнивших эту неприятную работу.

Один – современник и личный знакомый нашей жертвы, молодой писатель граф Толстой, разозлившийся на Чернышевского за некую литературно-критическую статью. Лев Николаевич был человеком сильных мнений и если кого-то не любил, то в выражениях не стеснялся. Он пишет Некрасову: «… Срам с этим клоповоняющим господином. Так и слышишь его тоненький, неприятный голосок, говорящий тупые неприятности и разгорающийся еще более от того, что говорить он не умеет и голос скверный». При чем тут клопы, непонятно, но образ сильный.