Русский в Англии: Самоучитель по беллетристике

– Очень возможно, – с некоторой сухостью сказал он и поменял тему: – Я вот думаю, какая потеря для России, что люди вроде Бахметева уезжают из нее за тридевять земель, за химерой, только б быть подальше. А ведь они понадобятся, когда грянет буря. Именно такие: сильные, способные спать на гвоздях. Их ведь, Бахметевых, на свете немного. В обычные времена они и не особенно нужны. Но наступает година испытаний, и без таких паладинов революция захлебнется. Павел Александрович на своих Маркизовых островах о ней и не узнает.

– Ничего, зато есть мы с тобой. Я, например, тотчас же вернусь в Россию, как только там появятся баррикады! – Николай Платонович воинственно взмахнул кулаком в сторону приближающейся гринвичской пристани. Уже было видно мачты клипера, на котором Бахметев отправится в Новую Зеландию.

– Воображаю тебя на баррикаде, – улыбнулся Герцен. – С твоей ловкостью ты сверзнешься оттуда и свернешь себе шею.

Его друг беспечно пожал плечами:

– Мне цыганка нагадала, что я помру, споткнувшись на ровном месте. Лучше уж свернуть шею на русской баррикаде, чем на английской мостовой, – и махнул рукой на крыши тихого лондонского предместья.

Четверть часа спустя, уже на причале дальнего плавания, подле готового к отбытию трехмачтового барка «Акаста», оба пытались уговорить Бахметева образумиться, приводя и вышепомянутый аргумент, и всякие другие, не менее убедительные.

Павел Александрович выслушал не перебивая. Еще и немного подождал, когда Герцен с Огаревым уже умолкли – не скажут ли что-нибудь еще. Потом объяснил:

– В России интересно еще нескоро будет, а я ждать не могу И так уже немолод, мне тридцатый год. Хочется потратить жизнь на дело, а не на разговоры.

И больше ничего не прибавил.

В руках у него по-прежнему были только саквояж и узелок, но только теперь тяжелый.

– У вас что там, золотые монеты? – недоверчиво спросил Герцен. – Все полторы тысячи наполеондоров?

Бахметев кивнул.

– В саквояже места нет.

– Господи, да они же звякают! Вас ограбят и убьют! Купили бы сумку с замком!

Трехмачтовый барк[79]

– Жалко тратить деньги. Они принадлежат будущей коммуне. А ограбить меня трудно, я сильный, – ответил Павел Александрович.

На палубе ударил колокол. Немногочисленные пассажиры стали прощаться с провожающими.

– Свидимся ли? – отчего-то волнуясь, спросил Александр Иванович. – Если там не сложится, возвращайтесь. Ваши деньги вас ждут. И напишите из Веллингтона.

– Я возвращаться не умею. И писать тоже не привык.

– Ну так я вам напишу, до востребования. Есть же там какой-нибудь почтамт.

– Не дойдет. Я поменял имя. Англия не Россия, тут верят на слово и документа не спрашивают. Просто назвался по-другому – записали. Прощайте, господа. Должно быть, вы последние русские, кого я вижу.

Пожал обоим руку, для чего пришлось опустить звонкий узелок на доски, и пошел вверх по трапу, даже не оглянулся.

Он и потом, когда корабль отчалил и стал удаляться, не вышел помахать рукой.

Глядя вслед «Акасте», которую тащил в сторону моря пыхтящий буксир, Николай Платонович спросил:

– Слушай, а у тебя бывает, что тоже хочется уплыть куда-нибудь далеко-далеко, в иную жизнь, из которой нельзя, да и незачем вернуться?

Александр Иванович усмехнулся.

– «Плыть иль не плыть? Вот в чем вопрос. Что благороднее: сносить ли гром и стрелы враждующей судьбы, или восстать на море бед и кончить их борьбою?». Ты про это спрашиваешь? Конечно, бывает. Всем иногда хочется уплыть в иную жизнь и не оглянуться. Но штука в том, что хочешь ты этого или нет, все равно однажды уплывешь, никуда не денешься. Так к чему торопыжничать?

Комментарий

Один из возможных способов выхода из трудной фабульной ситуации – той самой бесконфликтности, о которой я предупреждал вас в задании, – перевод нарративного двигателя с событийного топлива на атмосферное.

Ничего особенного не происходит, вся занимательность возложена на персонажей. Каждый из них, даже едва намеченный Огарев, добавляет свою краску на этот импрессионистский холст.

Другой использованный здесь прием я называю «эффект хокку». Он возможен лишь в том случае, если вы уверены, что аудитория обладает неким дополнительным знанием. Вы нажимаете на скрытые рычаги, побуждающие читателя произвести некую мыслительную работу и испытать нужные вам чувства. Самый элементарный пример – мое любимое трехстишье поэтессы О-Тиё (я в свое время вокруг него сочинил толстенный роман «Алмазная колесница»): «Мой ловец стрекоз,/ О как же далеко ты/ Нынче забежал!». (Чтобы оценить смысл, нужно знать, что хокку написано на смерть трехлетнего сына).

Также и здесь. Я воспользовался тем, что из подготовительного материала читатель знает:

– о том, что Наталья Алексеевна не выжжет любви каленым железом;

– о том, что бедный Огарев свернет себе шею в этом самом Гринвиче, на который небрежно махнул рукой;

– о том, что Бахметев бесследно исчезнет.

Урок шестой Антипатия к персонажам