Русский в Англии: Самоучитель по беллетристике

– Я Россию очень люблю. Как и вы, – невпопад ответил Бахметев и запнулся. Он и потом все время запинался. Видно было человека, привыкшего более к внутреннему монологу, нежели к диалогам. – Но я ее специально обошел, посмотрел и разъяснил. Там не скоро станет интересно жить такому, как я. Не при моей жизни.

– Такому как вы? – с любопытством переспросил Герцен. – Это какому же?

Молодой человек сделал неопределенный жест.

– Не сумею объяснить. Одни Герасимы. Му-му, му-му, а прикажет барыня… – Он сбился. – В общем, мне там не по нраву. Я другое придумал.

Александр Иванович уже не жалел, что приехал. Ему стало любопытно.

– Я хочу построить другое житье. С равными и свободными. И на свободе. На острове где-нибудь, далеко. Чтоб никто не мешал.

– На каком еще острове?

– А вот, – заторопился непонятный субъект, полез в саквояж, достал оттуда сложенную карту, развернул. – На Маркизовом архипелаге. Видите желтые точечки в Тихом океане? Я про них в «Плавании Крузенштерна» прочел. Очень хорошее место, кажется. Обоснуюсь, подберу товарищей. И заживем не как все, а как правильно.

Сумасшедший, подумал Александр Иванович, глядя на карту.

– Вы не думайте, что я малахольный какой-нибудь, – будто подслушал Бахметев. – Я всё продумал. Доплыву до Новой Зеландии, запасусь всем необходимым, и потом туда, до острова Нухива. Деньги у меня есть, наследство от покойного отца.

Он показал на узел, лежавший подле саквояжа. Увидев на лице собеседника недоумение, развязал ткань. Внутри лежали бумажные пачки.

– Здесь пятьдесят тысяч франков. Получил в Париже по кредитному письму.

– Прямо так, в узелке и носите? – удивился Герцен. – Впрочем это ваше дело. Я только не возьму в толк, зачем вы посвящаете меня в ваши. интересные планы.

– Затем, что мне так много не нужно. Я всё посчитал. На переезд и коммуну хватит тридцати тысяч. Хочется напоследок сделать что-нибудь для России. Я подумал и решил, что вы лучше знаете, как с пользой потратить двадцать тысяч. Они для меня лишние.

Александр Иванович сразу понял, что это не шутка. По Бахметеву было видно, что шутить он не умеет.

Остров Нухива. Гавань Чичагова[77]

– Какую именно пользу вы имеете в виду?

– Не знаю. Что-нибудь, от чего люди будут хотеть свободы. Вот я сейчас при вас отсчитаю двадцать пачек и более вас задерживать не стану.

Кажется, молодой человек полагал, что всё уже сказано, прибавить нечего.

– Постойте! – вскричал Герцен. – Павел… Александрович, – не сразу вспомнил он отчество. – Это невообразимо! Я не могу принять столь значительной суммы – собственно, никакой суммы – от первого встречного, и со столь неопределенными указаниями. Без свидетелей! Нет, невозможно! – В голову ему пришла спасительная мысль. – Знаете что, приезжайте завтра ко мне домой. Там будет мой близкий друг, почти брат господин Огарев.

– Мне знакомо это имя, – кивнул Павел Александрович. – Он ведь из ссыльных? Значит, достойный человек.

– Весьма достойный. Будет и свидетелем, и поручителем.

Бахметев вдруг нахмурился:

– К вам домой? У вас, верно, и жена есть?

– Нет. Я вдовец, – ответил Александр Иванович очень сухим тоном, давая понять, что на эту тему говорить не следует, да и соболезнования будут излишни.

Но чудной собеседник и не подумал соболезновать.

– Это очень хорошо! – с облегчением воскликнул он, но в следующий миг сообразил, что вышло неловко, и сконфузился. – Не в том смысле хорошо, что вы овдовели, а просто я всегда сбиваюсь в присутствии дам.

Герцен расхохотался – очень уж комичный вид был у извиняющегося.

– Не радуйтесь раньше времени. Дама там тоже будет, и дама с характером.

Смятенная душа

Наталья Алексеевна долго собиралась с духом, прежде чем спуститься на первый этаж, в гостиную. В последнее время она все время запаздывала – и к столу, и к выходу, если предстояла прогулка или выезд втроем. Нужно было приготовиться или, как она это называла, «облачиться в доспехи». Что-то они защищали всё хуже, эти доспехи.

Уже укрепившись духом и даже выйдя на лестницу, она вновь застыла на середине.

Снизу донесся веселый голос, сказавший:

– Помилуйте, да на гвоздях-то зачем?

Другой, глуховатый, ответил:

– Это я в житии одного схимника почерпнул, он в пещере на «доске гвоздинной почивал во презрение к плоти». Мало ли какие неудобства будут на острове Нухива. Только я не на гвоздях – на кнопках, какими, знаете, бумагу пришпиливают. На гвоздях попробовал. Плохо высыпаешься.

– Я думаю! – воскликнул третий собеседник, залившись веселым, детским смехом. – Ах, что же Наташа? Ей бы послушать!

Первый голос был Искандера, второй, должно быть, оригинала Бахметева, третий – Колин, это был муж Натальи Алексеевны. Услышав свое имя, молодая женщина побледнела, развернулась и стала вновь подниматься, стараясь не скрипеть ступенями.

«Скверная, скверная тварь», – шептала она в смятении.