Русский вечер

— Я не знаю никакого Палашевского переулка. Не поеду я туда!

Елизавета Петровна отчаянно замахала руками, а Желтков опять попытался завладеть трубкой. Его усмирили, а Надя тем временем одумалась. Ах, простите, извините, мы будем вас ждать с родственницей на Большой Бронной со стороны Пушкинской площади. Вы только немного вглубь улицы пройдите к Сытинскому переулку (дался ей этот Сытинский!). А то около Тверской очень людно, там толпы народа.

— Я буду к косынке с маками и с белым конвертом в руке.

Косынка была задумала не только, как опознавательный знак. Общее собрание постановило, что передавать конверт будет няня, как человек наиболее подходящий по возрасту. Ростом и статью Вера Игнатьевна вполне соответствовала «словесному портрету», с той лишь разницей, что Елизавета Петровна носила на голове искусственный каштановый цвет, а няня блюла честную седину. Волосы не красила, но городского шика не утратила. Обувь только поменять, и вполне может сойти за любительницу заграничных путешествий.

Сканировать и копировать фотографии поехали Яна и Борис. На все про всё ушло чуть более получаса. Семья замерла, как перед сраженьем. В половине четвертого все были готовы. Мелкое препирательство — кто едет, а кто остается, и вот уже в машине сидят Желтков, Борис и смущенная Вера Игнатьева.

— Боюсь, — пискнула она нерешительно.

— Да мы рядом будем в машине. Ваша задача — только отдать конверт. Вы можете даже рта не открывать.

Забегая вперед, скажем, что няня точно выполнила указания, и не ее вина, что все полетело в тартараты. Как и было договорено, поехали вглубь по Большой Бронной и оставили няню вблизи Сытинского у подъезда старого доходного дома. Вера Игнатьевна застыла как монумент: женщина мать с голубем-конвертом в руке — белой птицей, готовой умчаться к адресату.

Стрелка неохотно сползла с цифры четыре. «Опаздывают, куры безмозглые», — прошептал взвинченный Желтков. Дальнейшее произошло очень быстро. На хорошей скорости со стороны Тверской на Большую Бронную выскочил черный джип и резко затормозил перед Верой Игнатьевной. Всем сидящим в Яниной машине не было видно, что произошло дальше — открылась ли дверца джипа или только окно опустилось, чтобы дать свободу цепкой руке. Секунда и джип понесся прочь, оставив сомлевшую от ужаса няню в том же положении монументальности, но уже без голубя.

— Однако! — в бешенстве крикнула Яна и понеслась за черным джипом.

Тот резко свернул в Сытинский переулок, оттуда налево — в Палашевский, о чем громко возвестил Борис, прочитав табличку. Очевидно в джипе сразу обнаружили погоню, потому что принялись петлять по переулкам: Козихинский, Трехпрудный…

— Яна! — взывал Борис, — зачем мы за ними гонимся? Что нам это даст?

— К Садовой они пробиваются, — уточнил Желтков, и сразу вспомнился Высоцкий в роли Жиглова, и мокрая ночь, и фургон с бандитами, на котором было написано «Хлеб».

Улица была пуста. Не снижая скорости, джип предпринял странный маневр. Только потом Яна сообразила, что просто на ходу открылась дверца. Она не видела стрелявшей руки, только услышала негромкий и очень домашний звук. Машина, ее верная подруга, вдруг пшикнула, резко свернула в бок и встала, припав на раненое колесо. Погоня кончилась.

17

Ну не врубалась семья в ситуацию, не могла поверить, что шествует по краю пропасти, на дне которой обитает не киношный бандитский мир, а реальный — злой и кровавый. Желтков, похоже, вообще ничего не понял. Прокололась шина, значит надо ее сменить. Хорошо, что запаска на месте. Борис менял колесо, Яна ему помогала, а Желтков топтался рядом и на все лады повторял: «Где Вероника?»

— Она наверное уже дома, — отмахивалась Яна. — Вы лучше мне посочувствуйте. Осталась я без няньки. Эти обормоты напугали ее до полусмерти.

Борис отмалчивался. Он был реальным человеком, вся эта ситуация ему очень не нравилась. А если по-простому говорить, то он паниковал. Вернулись домой. Вероники там не было. Спустя малое время явилась тихая и испуганная Вера Игнатьевна. К ней бросились с расспросами.

— Окошко было опущено. Спросил: «Елизавета Петровна?» Я даже кивнуть не успела. Он конверт выдернул и был таков.

— Как он выглядел-то?

— Не помню. Руки-то, посмотрите — во… как у паралитика. До сих пор в себя прийти не могу. Рожа у него, вроде, в оспе. А может и не в оспе, а просто бугристая. Медного цвета, аж блестит. Мордатый, словом.

— Еще люди в машине были?

— Да уж наверное кто-нибудь за рулем сидел, а прочих не видела. Он мне говорит: «Елизавета Петровна?» Я даже кивнуть не успела.

И так по кругу. В течение всего безумного вечера бедная няня возвращалась к своему рассказу несчетное количество раз. Блажил Желтков, терла платком глаза Елизавета Петровна, Яна непрестанно звонила на квартиру к Игорю, за ней вслед ходил Борис и что-то шептал в ухо, а няня отлавливала кого-нибудь из них на пуговицу и с тихой, безучастной интонацией повторяла свой рассказ. Когда это и Соне надоело, няня переключилась на Мусю. Собака сидела в углу с поджатым хвостом и затравленно озиралась.