Пора было переходить к главному. Я уже открыла рот, сочиняя первую фразу, но Вероника сама мне помогла, направила в нужное русло.
— Лизонька, как я благодарна тебе за Италию. Все время думаю о нашей поездке. Помнишь Рим?
— В основном аэропорт, — сказала я строго. — Вероника, я хотела с тобой кое-что обсудить. Расскажи мне во всех подробностях, как тебе там передали белый конверт. Что это был за мужчина, как он выглядел?
— Неведомый племянник Игорь так и не объявился?
— Как он мог объявиться, если ты дала мне телефон прачечной?
Вероника рассмеялась.
— Этого не может быть. Ну, давай расскажу еще раз. Я пила кофе. Он подошел ко мне…
— Этот эстонец…
— Почему эстонец?
— Ты же сама говорила, что у него акцент как у прибалта.
— Ничего такого я не говорила. У него действительно был акцент. Обычно так говорят люди, выросшие в русских семьях за границей. Я обратила внимание, потому что давно озадачена этим вопросом. Говорят, что эмиграция сохранила нам язык. Так у кого сейчас подлинный русский язык — у нас или у них? Эмигранты имеют совершенно другую языковую мелодию.
Мне бы ваши заботы, сударыня. Каким раскрепощенным человеком надо быть, чтобы в середине рабочего дня, сидя на огороде под яблоней, всерьез обсуждать подобные проблемы. Я втащила Веронику в суровую действительность.
— Не отвлекайся. Подошел, сел рядом. Как он был одет?
Я задавала случайные вопросы, готовая в любой момент уличить Веронику во лжи. Мне казалось, что я смогу отличить вымысел от подлинных событий. Если Вероника решила обвести меня вокруг пальца, то она сейчас насочиняет кучу подробностей, только бы все выглядело правдоподобно. И подробности появились. Вышеупомянутый господин был сухощав, в деловом пиджаке, при галстуке и перстне. В руке «этакий баульчик на молнии, я таких дома не видела, такой из серой замши, может быть, заменитель, но вряд ли».
— О чем вы говорили?
— Я уже не помню. Про Рим, потом про погоду. Он поинтересовался, откуда я. Я ответила — из Москвы. Сказала, что улетаю. Кажется, назвала номер рейса. Нет, конечно, назвала, иначе как этот Игорь мог бы нас встретить?
— Ты сама назвала номер рейса или он спросил?
— Да какая разница? — возмущенно воскликнула Вероника. — Наверное, тебе будет небезынтересно узнать, что потом он взял себе выпить. Кажется, виски, а может, ром, но вероятнее всего, мудреный коктейль. Что-то прозрачное со льдом в красивом таком бокале. Выпил полбокала, отер салфеткой рот и спросил, не могу ли я выполнить его просьбу. Да, забыла… еще улыбнулся.
Она надо мной издевалась. Я знала, что Вероника готова пойти на любые ухищрения, лишь бы отвести подозрение в клептомании. Теперь следовало уточнить с Игорем. Я подозревала, что этого персонажа она просто выдумала.
— Ты говорила, что сама видела, как он положил в конверт фотографии. Откуда он их вынул?
— Из уха! Не помню! Наверное, из внутреннего кармана пиджака. У него было много фотографий. Он отобрал четыре и сунул их в конверт. А телефон, по которому он звонил Игорю, лежал в сером баульчике. Он его оттуда вынул и стал разговаривать с племянником. В записную книжку не заглядывал, значит, помнил номер наизусть.
— И о чем они говорили?
— Объяснял ему, что около колонны в багажном отделении его будет ждать дама. Зачем тебе все это надо?
— Видимо, он знал, что в Домодедово есть колонны. Знал наше багажное отделение.
Вероника посмотрела на меня как-то странно. Видно, она решила, что я тронулась умом.
— Еще что он сказал племяннику?
— Говорили про пароль. Видимо, Игорь решил, что одного имени мало, и попросил договориться о пароле. Я сказала: ах, пароль? Вот замечательный пароль: «У вас продается славянский шкаф?», а он должен был ответить: «С тумбочкой». Господин не понял иронии и стал толковать Игорю про славянский шкаф. Потом оба смеялись.
— Как ты могла слышать, что Игорь смеется на том конце провода?
— Догадалась. Потом господин сказал: «Не надо пароля. Просто назовите ваше имя».
Мне хотелось крикнуть Веронике: «Зачем ты все это выдумываешь?» Не крикнула, но спросила строго (вдруг собьется):
— Почему ты назвалась моим именем?
— Да просто так. Я заранее знала, что пойду получать багаж, а ты будешь ждать меня и злиться.
Тут меня обожгла новая мысль: Вероника не обмолвилась о белом конверте в самолете. Исчезала она из поля зрения в московском аэропорту? Что, если уже в Москве она кого-то походя ограбила, а потом для отвода глаз сочинила всю эту галиматью? Пора было пускать в ход тяжелую артиллерию.
— Здесь все не просто так, здесь все очень серьезно, — приговаривала я, раскладывая на столе фотографии. — Вот что было в конверте. Смотри внимательно. Среди этих лиц нет твоего незнакомца?
— Ты вскрыла конверт? — ахнула Вероника. Она нацепила очки, низко склонилась к столу. — Нет. Определенно нет. А это тоже было в конверте? — удивилась она, указывая на Яну.
— Смотри внимательно. Ты же видишь, здесь на каждой фотографии один и тот же человек.
После этого я вытащила снятую на ксероксе бумагу с убитым и положила ее поверх фотографий.
— Боже мой, труп! Зарезан?