Русский вопрос на рубеже веков [сборник]

«Соборный» после-смутный период, однако, быстро кончался при Алексее Михайловиче, по историческому недоразумению увековеченном «Тишайшим». При нём всё больше брало верх в государственном управлении «приказное» начало над «земским», вместо здоровых земских сил — плохо организованная бюрократия, — и это на 300 лет вперёд. Царствование Алексея Михайловича всё наполнено бунтами — народным протестом против управления воевод и приказных. Уложение 1649 года не только оставило в прежнем закабалении холопов и крепостных, но даже усилило его[5]. (Ответом была — серия бунтов, кончая разинским.) Война, которую вёл Алексей, была необходимой и справедливой, ибо он отвоёвывал исконно русские земли, захваченные поляками. Но уже при Алексее наметился (а при Петре бурно развился) переход государства в имперское состояние — ценой подавления русских национальных и религиозных традиций, дальнейшее расточение и истощение здоровых русских сил.

Наряду с тем военное столкновение открывало Алексею и меру нашей отсталости от Запада, и острую необходимость перенимать оттуда знания и технику, но вселяло и «моду» не отстать ни в чём от западных влияний, а попутно и поспешно в исправлять даже и богослужебные книги.

И это привело его к жесточайшему преступлению анафемы собственному народу и войны против него за «никонианскую реформу» (когда уже и сам Никон отошёл от «греческого проекта»)[6]. Через 40 лет после едва пережитой народом Смуты — всю страну, ещё не оправившуюся, до самой основы, духовной и жизненной, до опоры русского самосознания, — потряс церковный Раскол. И никогда уже — опять-таки на 300 лет вперёд — Православие на Руси не восстановилось в своей высокой жизненной силе, державшей дух русского народа больше полутысячи лет. Раскол отозвался нашей слабостью даже и в XX веке.

И на этот сотрясённый народ и не выздоровевшую страну — налетел буйный смерч Петра.

Как «служитель прогресса» Пётр — заурядный, если не дикарский, ум. Он не возвысился до понимания, что нельзя переносить (с Запада) отдельные результаты цивилизации и культуры, упустя ту психическую атмосферу, в которой они (там) созрели. Да, Россия нуждалась и в техническом догоне Запада, и в открытии выхода к морям, особенно к Чёрному (где Пётр действовал бездарнее всего, а чтобы выкупить свою окружённую на Пруте армию, уже велел Шафирову подарить Псков: через турок — шведам. О полководческих действиях Петра меткие критические замечания находим у И. Солоневича[7]). Нуждалась Россия в техническом развитии, да, — но не ценой того, чтобы ради ускорения промышленного устройства и военной мощи — растоптать (вполне по-большевицки и с излишеством крайностей) исторический дух, народную веру, душу, обычаи. (По нынешнему опыту человечества мы можем видеть, что никакие материальные и экономические «прыжки» не вознаграждают потерь, понесенных в духе.) Пётр уничтожил и Земские Соборы, даже «отбил память о них» (Ключевский). Взнуздал Православную Церковь, ломал ей хребет. Налоги и повинности росли без соотнесения к платёжным средствам населения. Из-за мобилизаций оголились целые области от лучших мастеров и хлеборобов, поля зарастали лесом, не прокладывались дороги, замирали малые города, запустеневали северные земли — надолго застыло развитие нашего земледелия. Крестьянских нужд этот правитель вообще не ощущал. Если по Уложению 1649 года крестьянин хотя и не мог сходить с земли, но имел права собственности, наследования, личной свободы, имущественных договоров, то указом 1714 о единонаследии дворянства — крестьяне перешли в прямую собственность дворян. Пётр создал — на 200 лет вперёд — и слой управляющих, чуждый народу если не всегда по крови, то всегда по мирочувствию. А ещё эта безумная идея раздвоения столицы — перенести (чего нельзя вырвать и перенести) её в призрачные болота и воздвигать там «парадиз» — на удивление всей Европы — но палками, но на той фантастической постройке дворцов, каналов и верфей загоняя вусмерть народные массы, уже так нуждающиеся в передышке. Только с 1719 по 1727 население России убыло умершими и беглыми почти на 1 миллион человек[8] т. е. едва ли не каждый десятый! (Не случайно в народе создалась устойчивая легенда, что Пётр — самозванец и антихрист. Его правление сотрясалось бунтами.) Все великие и невеликие дела Петра велись с безоглядной растратой народной энергии и народной плоти. Трудно сохранить за Петром звание реформатора: реформатор — это тот, кто считается с прошлым и в подготовлении будущего смягчает переходы. Как пишет Ключевский: в реформах управления «Пётр потерпел больше всего неудач». Наследованные от него неудачи и ошибки «будут потом признаны священными заветами великого преобразователя»; указы его последних лет — «многословные расплывчатые поучения»[9]. Ключевский выносит уничтожительный приговор гражданским действиям Петра. Пётр был не реформатор, а — революционер (и большей частью — без надобности в том).