«Русский вопрос» в 1917 — начале 1920 г.: Советская Россия и великие державы

Корреспондент Excelsior Лондр 19 апреля 1920 г. посетил редактора газеты «Известия» Ю. М. Стеклова в Кремле. «Восхищался Кремлем, видом с него и особенно старыми уголками Кремля. Жалеет, что старые характерные черты стушевываются временем и, в особенности, большевизмом, — сообщал наблюдатель. — Утонченный интеллигент, открыто заявляющий о своем не сочувствии коммунизму и Советской власти. Главный камень преткновения — отказ от личных вкусов, привычек в одежде, питании, всем образе жизни, милитаристская обязательность труда и жизнь в коммуне, желательна полная обособленность и независимость жизни. Интересуется более вопросами просвещения, воспитания, агитации и т. п.»[791].

Отметим, что в это время в Советской России начинает складываться механизм и практики приема иностранных гостей. Но рассмотрение этих вопросов выходит за рамки нашего исследования.

Итак, в окружении капиталистических государств Советская Россия выработала достаточно гибкую линию поведения. Возможность укрепиться хотя бы в одной стране (иллюзии о скорых революционных выступлениях рабочего класса в крупнейших европейских странах с течением времени рассеялись) давала советскому руководству тактика «выжидания и использования конфликтов и противоречий между империалистами»[792]. Образ мировой пролетарской революции постепенно терял свои очертания, вместе с тем политика советского руководства становилась все более прагматичной. Настойчивые призывы Москвы к диалогу, обращенные к лидерам великих держав, начали давать свои результаты: в конце 1919 г. странами Антанты было приняло решение о прекращении не сумевшей уничтожить большевизм интервенции; в январе 1920 г. фактически снята экономическая блокада Советской России; начали завязываться торгово-экономические отношения. Как повторял А. А. Иоффе, революция революцией, а бензин бензином. Даже в такие переломные для ее судьбы годы, каким был период с 1917 по начало 1920 г., Россия оставалась страной, которой нельзя было пренебречь. Это понимали как в Советской России, так и на Западе.

Заключение

В начальный период существования советского государства высокая идеологизированность внешнеполитической активности его руководителей для обеспечения выживания страны не исключала применения ими различных дипломатических приемов, таких, как использование противоречий между великими державами. Заигрывая то с одним, то с другим блоком государств, вызывая их давление друг на друга, большевистские лидеры пытались создать возможности для геополитического утверждения Советской России.

В идейную политику советского правительства, по словам наркоминдела Г. В. Чичерина, «клином врезывалось» требование безопасности, усложнявшее попытки совместить революционность в идеологии с необходимостью нормализации отношений со странами внешнего мира.

Стремясь расширить социально-политическую опору для действий в России, союзные державы поддерживали контакты и с большевистским правительством, и с его противниками. Советские руководители для сохранения нейтралитета России в мировой войне после Бреста соглашались и на оккупацию Севастополя Германией, и Мурманска — Великобританией. Каждая из сторон вела свою политическую игру. Однако политика лавирования со стороны советского правительства не могла длиться долго. Требования Германии, заинтересованной на время войны в сохранении большевистского режима, соблюдать условия Брест-Литовского договора, который страны-союзницы восприняли как одностороннюю капитуляцию России, оказались весомее пожеланий стран Согласия расширить их военное присутствие в стране. В странах Антанты в итоге верх взяли сторонники жесткой линии в отношениях с Советской Россией, сделавшие ставку на антисоветские силы. Своеобразным инструментом международной политики стало чехословацкое войско, втянутое союзниками в орбиту российской Гражданской войны.

Если во время мировой войны военно-стратегическая цель союзников — удержание России в войне — сочеталась с тактикой контакта с Советами, то по окончании войны отношения между державами и Советской Россией находились вне общепринятых норм и вопреки законам логики. Державы субсидировали врагов русской революции, а революционеры помогали врагам существующего в этих державах строя.

Политика большевистского правительства строилась в надежде на социальную революцию в обоих лагерях: в англо-французском и германском. Именно в Берлине, как считал Ленин, лежал ключ к новой системе международных отношений. Советское представительство выполняло там не только дипломатические и пропагандистские функции, но и выступало в роли координатора революционных сил, что не могло не вредить работе российских дипломатов. Но надежды большевиков на пролетарский переворот в Германии и других странах Европы оказались тщетными.