Парикмахер побросал в саквояж инструменты и, не прощаясь, вышел из комнаты; следом за ним вышел бородач, а уже затем, еще более нахмурившись, выскочил молодой человек. Зло хлопнула входная дверь, предвещая большие неприятности.
Обернувшись, Леонид увидел Элиз, прислонившуюся к дверному косяку. Ее лицо было бледным.
— Ты все слышала? — глухо спросил Варнаховский, осознавая крушение надежд. Подобное состояние можно было оценить не иначе, как «земля уходит из-под ног».
— Да.
— У нас осталось полчаса, чтобы съехать из города.
— Мне надо собрать вещи, чемодан…
— Никаких чемоданов! Портье должен видеть, что мы просто выходим на прогулку. Иначе нас задержат прежде, чем мы пересечем улицу.
— Я поняла.
Открыв шкатулку, Элиз сложила в небольшую кожаную сумочку драгоценности. Распахнув шкаф, с сожалением произнесла:
— Здесь соболиная шуба, манто из норки, а потом еще…
— Все это придется оставить, — прервал перечисления женщины Варнаховский. — Не забудь взять документы.
— И кто ты теперь?
Раскрыв толстый бумажник, Варнаховский вытащил из него паспорт в темно-синей обложке и с некоторым торжеством объявил:
— Теперь я подданный Франции, граф де Дюнуа.
— Поздравляю вас, ваше сиятельство. Вы произошли от незаконнорожденного сына герцога Орлеанского.
— Весьма любопытно, я даже не подозревал… Нужно будет как-нибудь пообстоятельнее покопаться в своей родословной. Во всяком случае, надеюсь, что во Франции мою персону встретят с сочувствием. Там в чести незаконнорожденные отпрыски королевских особ… Евдоким! — громко выкрикнул Варнаховский.
— Туточки я, ваше благородие!
— Готовь лошадей! Уезжаем, насовсем.
— Слушаюсь! — Казак даже не удивился. — И куды?
— А тебе какая разница?! — вскипел Варнаховский.
— Понял! — отвечал кучер, сбегая по лестнице.
Аккуратно, без спешки, как и подобает людям состоятельным и не обремененным заботами, Варнаховский с Элиз спустились по широкой мраморной лестнице отеля. Остановились у высокой конторки, за которой стоял улыбающийся портье, взиравший на них с ожиданием.
— Я отлучусь на полчаса, — сказал Варнаховский. — Боюсь, что в мое отсутствие может появиться мой друг Стефан Стамбулов…
— Вы с ним договаривались о встрече? — проявил любопытство портье.
— Да, договорился. Он должен подойти в течение часа…
— Вы что-то хотели ему передать?
— Передайте, пожалуйста, вот этот конверт. Скажете, что он может отыскать меня по этому адресу. Это недалеко.
— Непременно передам, господин Романов, — с почтением забрал портье заклеенный конверт.
— Пойдем, дорогая, полчаса вечерней прогулки нам совсем не повредят.
Варнаховский с Элиз вышли из просторного роскошного вестибюля прямо в духоту наступившего вечера и направились к стоявшей подле обочины карете.
Евдоким, взобравшись на козлы, смиренно дожидался Варнаховского.
— Куда мы, ваш бродь?
— К черту на рога!
— Эко вы хватили! — в восхищении отозвался кучер.
— Дорогу-то отыщешь? — с сомнением спросил Варнаховский.
— Сумею, — заверил казак. — Тпру, стоять! — попридержал он застоявшихся лошадей. Дождавшись, когда Элиз Руше, подобрав длинные подолы платья, сядет в креслах, а Варнаховский займет место подле, Евдоким, привычно перекрестившись, энергично взмахнул поводьями и произнес: — С богом!
Карета тронулась и, покачиваясь на сильных гибких рессорах, покатила по булыжной мостовой.
Ровно через полчаса, как и предупреждал господин Романов, в гостиницу в сопровождении вооруженных жандармов вбежал глава временного правительства Стамбулов.
— Где Романов?! — закричал он в бешенстве.
Портье невольно поежился — никогда прежде он не видел первого министра таким разъяренным.
— Не могу знать, но господин Романов передал вам вот это, — протянул он Стамбулову конверт.
— Проклятье! — воскликнул временщик, забирая письмо. — Он что-нибудь сказал?
— Ничего.
Оторвав край конверта, Стамбулов вытащил вчетверо сложенный листок и прочитал короткий текст:
Ниже был нарисован громадный кукиш с задиристо торчащим большим пальцем.
Подняв воротник сюртука, Всеволод Рачковский посмотрел на потемневшее небо. Следовало быть более предусмотрительным и захватить с собой зонт — дождь грозил разразиться с минуты на минуту. Помахивая тросточкой, он пересек бульвар и направился к поджидавшей карете. Распахнув дверцу, немало удивился, когда увидел молодого человека, сидящего на кожаных креслах.
— Позвольте! — возвысил голос Рачковский. — Мне кажется, вы ошиблись каретой.
Молодой человек усмирил гнев Рачковского добродушной улыбкой и произнес:
— Всеволод Ефимович, не так громко, нас могут услышать.