Русский всадник в парадигме власти

Чаще других критике подвергалась итальянская школа: против поверхностной ускоренной подготовки русских каприллистов по системе, не проверенной долговременным опытом и, вдобавок, дошедшей в Россию «понаслышке через третьи руки»[1937] высказывались В. А. Химец, начальник ОКШ (1909–1914), один из лучших ездоков и знатоков лошади в русской армии[1938], С. П. Урусов и др. «В последние 2–3 года некоторые из наших молодых кавалеристов, желая усовершенствоваться в езде, побывали в Сомюрской и Пиннерольской школах и вынесли много полезных приемов управления лошадью. К сожалению, как это часто бывает у нас, русских, не имеющих достаточно терпения изучать предложенный вопрос всесторонне во всем его объеме <…> Подражатели [Каприлли] схватили… только верхушки, прибавили кое-что „от себя“, вышло „нечто“, громко названное „основой военной езды и выездки по итальянской системе“. Они говорят, что по этой системе… совершается чудо… Все существующие системы, как сложные, требующие большой физической работы, по их мнению, следует бросить как негодные, а перейти на итальянскую и тогда честь русской конницы будет спасена. Открытие это некоторым из пылкой молодежи вскружило голову», — замечал Д. П. Багратион, редактор «Вестника»[1939]. Однако в преддверии Первой мировой войны упрощенная система Каприлли, обещающая ее приверженцам быстрый результат, становится особенно популярной; кавалерия была буквально заражена «прыжкоманией».

Все предложенные системы, отличаясь в деталях, имели одну конечную цель — подготовку квалифицированного всадника и соответствующей ему по своим качествам лошади, смелой, со свободными движениями, развитым дыханием и мускулатурой, прошедшей серьезные испытания (парфорсные охоты, которые с 1897 г. вошли в обязательную программу подготовки в ОКШ, конкуры, скачки) и адаптированной к военному строю, не робеющей перед широкими аллюрами и пересеченной местностью. С назначением на пост начальника ОКШ А. А. Брусилова (1902), страстного и убежденного конника, совершенствование стало особенно убедительным; «изо дня в день вся русская кавалерия меняла свое лицо»[1940], так как «старым кавалеристам тех времен и не снилось, что можно было требовать от коня»[1941].

В числе первоочередного средства подготовки был избран конный спорт, который, как уже отмечалось, к рубежу XIX–XX столетий приобрел характер культа. При ОКШ открывается Общество конной и ружейной охоты и развития скакового дела в кавалерии (1900), чьей задачей стало руководство развитием конного спорта в русской армии. Появляются полковые общества конного спорта. В числе популярных военно-прикладных направлений конного спорта — прежде всего преодоление препятствий (т. е. конкур), барьерные либо гладкие скачки, рубка, конное фехтование, вольтижировка, реже выездка (манежная езда)[1942]. Не была забыта и рыцарская карусель[1943]. Набирают популярность дальние и стоверстные пробеги[1944].

В 1889 г. в Санкт-Петербургском Михайловском манеже были впервые проведены состязания по конкуру; с тех пор манеж занял позицию главного соревновательного центра русской армии[1945]. Скачки для офицеров Петербургского гарнизона проводились на Красносельском, Царскосельском (после Русско-японской войны все реже и реже) и Коломяжском ипподромах[1946], пробеги — на Гатчинском поле и в Тяглево[1947]. Прибытие участников стоверстного пробега по Выборгскому шоссе в Михайловский манеж было одним из кульминационных моментов спортивного сезона: ворота манежа внезапно раскрывались, и в них «влетал, весь в грязи и измученный, победитель, под бешеные овации публики»[1948].

С 1890‐х гг. конкуры проводились и в Москве[1949]; а затем и в других городах Российской империи. В 1913 г. на Всероссийской олимпиаде в Киеве впервые состоялось первенство России по конному спорту; состязания проводились по выездке, конкуру и троеборью.

Все чаще акцентируется необходимость немедленного доведения кавалерии до совершенства при строго практической направленности подготовки[1950], поскольку «искусство ради искусства» не может иметь места в предвоенное время[1951]. «Состязания, соответствуя духу требований кавалерийской службы, не должны иметь шаблонного характера, а охватывать широкую сферу спортивных действий, способствуя развитию военного искусства, — так определял этот вопрос Устав одного из полковых спортивных обществ. — Спорт может и должен быть поощряем лишь в том случае, если преследует в конечном результате боевые цели»[1952]. Суть вопроса была кратко сформулирована как «манеж — средство, поле — цель»[1953]. «Слабая машина человек! И какую великую пользу принес бы [на театре войны] спорт, правильно культивируемый», — восклицал участник Первой мировой войны кавалерист Л. В. Саянский[1954].