Русский XX век на кладбище под Парижем

В юности Сергей Александрович изучал право и математику. 30 лет от роду он повстречал в Париже Огюста Родена и увлекся скульптурой, через три года он уже выставлялся в Париже – и в Салоне Независимых, и в Осеннем салоне, и в Тюильри. (Понятное дело, что художественное образование входило в его российский набор ценностей еще раньше).

В годы Первой мировой он устремился под русские знамена, был офицером. Ни революция, ни большевистский переворот не сулили такому человеку ничего, кроме мук и смерти. В 1918 году он еще ваял портрет Роберта Оуэна для тогдашней монументальной пропаганды в Москве, но до портрета Маркса не дошел – эмигрировал и с тех пор ваял в Париже реалистические портреты Томаса Харди, румынской королевы, Франклина Делано Рузвельта… В 1924 году на Осеннем салоне парижская мэрия купила для музея Пети Пале бронзовую статую танцовщицы Натовой работы С. А. Юрьевича. Некоторые его работы приобрел и парижский Музей современного искусства. В 1931 году С. Юрьевич устроил первую свою персональную выставку в США.

Впрочем, этот образованный Юрьевич занимался не только скульптурой, но и исследованиями в области психологии. Он стал одним из основателей Института общей психологии в Париже.

Листая эмигрантский журнал «Театр и жизнь» за 1929 год, я наткнулся недавно на такую заметку о жизни Сергея Юрьевича: «С прошлого года поселился в Нью-Йорке скульптор Сергей Юрьевич, бывший русский дипломат и камергер. Юрьевич имеет много заказов среди американской финансовой знати.

Туда же выехала на днях супруга художника Е. И. Юрьевич, дочь известного генерала русской службы, черногорца по происхождению, Поповича-Липоваца».

Кн. ЮСУПОВ, гр. СУМАРОКОВ-ЭЛЬСТОН ФЕЛИКС ФЕЛИКСОВИЧ, 10.03.1887 – 27.09.1967 Кн. ЮСУПОВА, гр. СУМАРОКОВА-ЭЛЬСТОН (урожд. Ее Высочество княжна императорской крови) ИРИНА АЛЕКСАНДРОВНА, 3.07.1895 – 26.02.1970

Начну с небольшой кладбищенской (впрочем, не очень страшной) истории, свидетельствующей о том, что и нынче, как в 20-е и в 30-е годы, Ирина и Феликс Юсуповы остаются в памяти французов едва ли не самой знаменитой аристократической четой русской эмиграции…

В начале 90-х годов мне довелось однажды добираться на машине с юга в Париж с группой украинских редакторов, которых я обслуживал как синхронист-переводчик на международном коллоквиуме. Не доезжая Парижа, мы свернули к Сент-Женевьев-де-Буа и остановились у ограды русского кладбища. Было поздно, ворота были на запоре, не видно было ни души. Редакторы были разочарованы, а один из них, лихой «главный» из киевской газеты, и вдобавок депутат парламента, дольше других безутешно бродивший вдоль ограды, нашел какой-то лаз, поднялся на стену и спустился по крыше сарайчика на той стороне, уже на кладбище. Я, как переводчик, вынужден был за ним последовать (иначе кто ж ему будет обеспечивать синхрон?). Вскоре среди могил появилась огромная собака. Вид у нее был угрожающий, она лаяла и так неприятно скалила зубы, что перевод не требовался. Потом вышел на лай молодой сторож-француз. Я объяснил ему, что знаменитый журналист и парламентарий со знаменитой Украины (Украина до сих пор слывет среди французов неистощимым хлебным Эльдорадо) просто «не мог не посетить» знаменитый некрополь России, ибо уважение к предкам и так далее… Сторож в ответ стал столь же убедительно рассказывать о законах республики, о «правовом государстве», о рабочем дне и зарплате и даже произнес слово «полиция». Его речь я перевел одним из немногих знакомых мне украинских слов:

– Рушник!

Киевский редактор понял с полуслова. Дело в том, что он носил в своей сумке целый свиток вышитых рушников – полотенец, которыми он щедро одаривал непривычных к подаркам французов. Редактор-депутат встал в картинную парламентскую позу и щиро украсил торс сторожа рушником (от плеча к поясу наискосок, наподобие депутатской ленты). Я синхронно объяснил, что это щедрый дар плодородной Украины и добавил почти по-украински:

– Еще рушник!

Редактор украсил сторожа новым рушником, а я объяснил, что это жене и деткам…