Русский Жребий

Таким образом, по своей родословной Николай был «белым», как говорится «от и до», и гордился этим. Родители и воспитывали его в этой гордости. В сознании себя верноподданным Российской Империи и русского Царя, если только такового угодно будет Богу даровать России. Семья Юшиных была глубоко религиозна и принадлежала к той части Православной Церкви, что ещё в конце 20-х ушла в подполье, не желая иметь ничего общего с богоборческой властью, и доныне чтимой церковью официальной «расколом», несмотря на прославление большинства главных «раскольников» в лике Новомучеников и Исповедников.

Соответственным был круг семьи Юшиных: историки Белого движения, уцелевшие отпрыски дворянских родов, эмигранты, катакомбники[1]… В этой среде Николай рос и ею был во многом отделён от своих сверстников: слишком разны были их интересы и понятия, их запросы. Отчасти Юшин гордился этим. Как-никак он — настоящая белая кость и голубая кровь! А они кто? Продукт советчины, контуженные совдепом от рождения люди. В восемнадцать лет легко раздавать ярлыки, легко презирать и ниспровергать. Николай настолько вошёл во вкус своей «белизны», что нарочно выставлял напоказ свои убеждения и презрение к «совку», и, пожалуй, прыгнул бы с моста, если бы это понадобилось, чтобы лишний раз продемонстрировать, что сам он не «совок».

В двадцать два мыслится не шибко трезвее, но когда в судьбе страны, в которой ты живёшь (именно так, пресловутую РФ Николай не считал своей, заходя в своём отрицании значительно дальше умудрённых жизнью родителей) происходят поворотные события, то что-то ломается в твоём казавшемся таким незыблемым мировоззрении, какие-то неведомые шестерёнки начинают заедать и, наконец, рассыпаются, заставляя тебя многое увидеть другими глазами.

Ещё с февраля дома начались споры родителей с близкими друзьями семьи.

— Наконец-то! На Украине свергают большевиков! — радовался старый профессор Ревунов. — Валят поганые идолища!

— Помилуйте, да ведь эти несчастные люди просто не знают своей истории, иначе были бы благодарны идолищу за создание своего государства, — отвечал на это отец. — А они видят в нём лишь ненавистного москаля, оккупанта. Равно как в Кутузове, Пушкине, Екатерине Великой…

— Причём здесь Пушкин! Люди, наконец, восстали против ненавистного «совка», а вы!.. Всё-таки украинцы гораздо больше заслужили называться нацией, чем русские!

— Потому что свергают одних мерзавцев, чтобы посадить других за американские плюшки и в глупой надежде вступить в европейский Содом?

— Уж не Киселёва ли вы наслушались?

— Вы забываете, профессор, что в нашем доме нет телевизора. К тому же любая пропаганда всегда лишь вредит правде, заставляя сомневаться в ней путём примешивания к ней вовсе не нужной лжи.

— Тогда не могу понять, откуда вы берёте столь дикие вещи. Вот, увидите, украинцы изберут достойных людей во власть и начнут строить правовое, демократическое государство.

Отец рассмеялся:

— Украина никогда не была государством и не будет. А будущих «достойных людей» мы уже видим на трибунах. Воры из всех бывших правительств и несколько маргиналов и уголовников.

— А народ? Народ?! Разве не видите вы, сколько прекрасных лиц среди него?!

— В толпе Февраля 17-го тоже встречались вполне симпатичные лица. Народ в истории — то же самое, что массовка в театре. Необходим для фона, но спектакля не делает.

В те дни Николай не понимал отца. Ненавидящий воровскую клику, заправляющую в РФ, он уже грезил, как и в России народ, наконец, поднимется и сметёт её, как сметали на Украине её подельников. Двое приятелей Юшина ездили в Киев и участвовали в столкновениях с «Беркутом» — вернулись полные восторга от увиденной «народно-освободительной борьбы». Восторгался, слушая их, и Николай.

Но победа майдана быстро охладили его восторги. Растерзанные «беркутовцы», грабёж и погромы, делёж областей между евреями-олигархами, беснование «черни» под водительством Ярошей, Музычек и прочих уголовников. Нет, это не долгожданной воздух свободы был, а смрадное дыхание 17-го года. Вон, даже «Яблочко» переиначили на «бандреровский» лад. Нет, это не победа народа была, а очередное торжество разнузданного Хама и узкой группы мерзавцев, натаскавших и спустивших его с цепи.

Страшён Хам, спущенный с цепи, опьяневший от вседозволенности… Пьяная вакханалия охватывает всё и вся. Гуляй, душа! Всё теперь можно тебе! Всё — твоё! Грабь, насилуй, жги, убивай — всё дозволено, если речь идёт о врагах, а во враги ты сам волен записать всякого, кто окажется недостаточно отзывчив к нуждам революции! Идут хлопцы по домам, стучат в двери: «Скидавайтесь, граждане, на нужды майдана!» А если нет, то всё равно возьмём — а вам пожалеть придётся! Налагают хлопцы налог на припаркованные у домов машины: «Платите, граждане, по тысяче в день на нужды героев майдана!» А не то сожжём ваши машины к известной вам матери — «зажигалок» у нас на всех хватит. Нападают хлопцы на одиноких прохожих, на автолюбителей, на гаишников (этих, как в 17-м городовых, стреляют сразу). Слава Украине!