Русский Жребий

Родина не принимала его и сулила лишь малокомфортабельную камеру и чёрный ватник с номером. Значит, нужно было бежать туда, откуда вернулся. Но и тут не всё просто. Куда бежать? В стольный град республики, где уже нет ни Первого, ни его ближайших сподвижников, а вместо них устанавливают свои «порядки» сомнительные личности, сильно смахивающие на улыбчивых, «своих в доску» везде и всегда двурушников? Нет уж, увольте, насмотрелся на таких субчиков Стрешнев. Да и они как ещё примут его? Пожалуй что, не очень-то ласково. Могут и переслать «наложенным платежом» или «по предоплате» назад в Москву, как ценный груз для российских правоохранительных органов. С этих всё станется, а потому туда путь заказан. Куда же тогда?..

Призывно загудела остановившаяся у обочины баклажанная Daewoo Matiz.

— Мужик, тебя подвезти?

— А сколько возьмёшь, шеф?

— Садись, договоримся!

Стрешнев забрался в машину, за рулём которой сидел заметно не выспавшийся Курамшин.

— Помнится, прежде ты на Жигулях «бомбил»?

— Проржавели Жигули. А это — так, — Валерка махнул рукой. — Узбекский ширпотреб. Представляешь, дожили? На узбекских машинах, как на иномарках ездим! Тьфу…

— Ты как узнал, что меня вычислили?

— Ну, брат! Я ж журналист! У меня в каждом углу, как теперь выражаться принято, инсайдеры! Позвонил, короче, добрый человек, предупредил.

— Ну, передавай поклон, своему доброму инсайдеру.

— Поклон… Ага! Я ему теперь ящик виски должен.

— Серьёзно, — покачал головой Стрешнев. — Ну, не взыщи, поспособствовать нечем… Слушай, как подумаю, что эти гниды сейчас Наташку допрашивают, так…

— Руки сами собой к автомату тянутся. Я тебя понимаю. Да ты не бойся, долго они её третировать не станут. Тебя никто там видеть и опознать не мог. Если даже кто и может сказать, что мужик какой-то в квартире был, так мы в цивилизованной стране живём, и граждане не обязаны отчитываться перед органами в том, с кем спят в свободное от службы время. Так что твоя Наташка быстро этих хлопцев завернёт.

— Не знаю… Я её в таком состоянии оставил…

— Ничего, у неё характер боевой. И Нинка за ней сейчас заедет, на дачу к детям отвезёт. Всё нормально будет.

— Чего уж нормального… Куда мы едем-то?

— Куда-куда… — Курамшин тонко улыбнулся. — Есть в Ярославской области одна маленькая и заброшенная деревенька, а в ней — маленький, но в настоящий момент полузаброшенный дом. Живут сейчас там два хороших человека. Родионовы, Сергей и Агния.

— Чёрт побери!

— Не чёрт, Игорёха, не чёрт. А Бог нам их послал. Они в России ещё неделю пробудут, а потом назад возвращаться собираются. Поедешь с ними. Слава Богу, «волчьих троп» пока ещё хватает, так что, надеюсь, доберётесь благополучно. А потом и я подтянусь.

— Что, не сидится дома?

— Нет, не сидится. Старые раны, сам знаешь, вечно в новые бои тянут. Я бы и с вами поехал, но нужно всё-таки иметь уважение к семье. Но я вас нагоню, не сомневайся.

— Вот, в этом я нисколько не сомневаюсь, — откликнулся Стрешнев. — Боюсь только, как бы меня не выследили и в том медвежьем углу, куда ты меня везёшь.

— В такой глуши — навряд ли.

— А что, они всерьёз собираются возвращаться?

— Что тебя удивляет?

— Зачем людям, столько лет проведшим вдали друг от друга, туда возвращаться? Ну, я — понятно… Ты — тоже. А они?

— Что за речи, капитан?

— Майор…

— Да хоть генерал!

— Валера, мы же с тобой не вчера родились, и прекрасно знаем, что будет дальше. Чечня нас этому отлично выучила. Лидеров, личностей, тех, кто не умеют вписаться в общую серость и низость, у нас не терпят и давят. Воюют не умением, а жизнями людей, солдат. Да не воюют даже! А торгуются на крови… Скоро двадцать лет твоей войне и десять — моей. Что изменилось, Валера? Правила всё те же! Та же подлость, та же двурушная политика… Помнишь танки «Нас в бой бросает Менатеп» в Грозном в 95-м?

Валерий нахмурился. Ему ли не помнить!

— На наших танках тоже скоро можно будет писать аналогичное… Это война начиналась, как народно-освободительная борьба, но они-то народа всего больше боятся! И потому будут сговариваться против него, превращая нашу борьбу в разборку кланов. Да так, чтоб при этом побольше не в меру горячих голов похоронить, чтоб не мешались под ногами… Поэтому нас будут продавать и предавать, снова и снова. Как только мы достигнем успехов, как только враг побежит, раздастся командный окрик: «Стоять! Перемирие!» Враг оправится, укрепится и всё начнётся сызнова… Сколько раз мы это проходили в Чечне! Они же… — Стрешнев хрустнул пальцами, — не могут по-другому! Для них важна их труба, их баксы. А на нас им плевать, на всю эту кровь — плевать… Хочешь, Валера, я тебе скажу, что будет дальше? На место народных лидеров поставят каких-нибудь… уголовников, полностью зависимых и подконтрольных. Уже ставят… Эти мурла будут откармливать, позволять им беспредельничать в обмен на выполнение любых указаний вплоть до поднятия укропской тряпки и лобызания с «нашими украинскими партнёрами»… А мы будем платить за это своей кровью. И ладно бы — мы! Но с нами — сотни тысяч мирных людей!

— Ты думаешь, ополчение стерпит подобное?

— А разве мы все не терпели?