Русский Жребий

Курамшин давно приметил, что Николая из всех бойцов капитан выделяет особо. Вот и теперь оставил его при себе, хотя тот рвался в отряд Сапёра. Как-то спросил Валерий Родионова о справедливость такого «протежирования», и получил спокойный ответ:

— Справедливость, как писал Ильин, искусство неравного отношения к неравным. Если я вижу, что боец годится только для того, чтобы работать лопатой, значит, он будет работать лопатой. Если я вижу, что боец имеет редкий талант, и может далеко пойти, как по военной, так и по мирным стезям, то я не стану его бросать туда, где никаких исключительных талантов не требуется, а подожду случая, где понадобятся именно его способности и удача, а не чья-то иная.

Это объяснение было логичным, но всё же не полным. Как-то обронил капитан, что будь у него такой сын, как Николай, он гордился бы им. Что ж, между ними и впрямь было много общего — природная лёгкость в постижении тяжёлого военного ремесла, взгляды на историю, современность и будущее России, жертвенная любовь к ней. Вот, только один ступил уже на пятый десяток лет, а другой и четверти века ещё не прожил.

Так, логика командира сомкнулось с человеческим чувством. Впрочем, первая была совершенно оправдана, а потому и второе не давало причин для какого-либо осуждения.

Внезапно небо озарилось вспышкой ракеты. Другая, третья…

— Как думаешь, сработает отвлекающий манёвр? — напряжённо спросила Агния мужа, напряжённо вслушивавшегося в гул боя.

— Должен сработать. Сапёр работать умеет. Да и остальные ребята — не промах. Когда бы им только потом суметь уйти!

— Думаешь, это возможно?

— Всё возможно. Когда-то Багратион, оставшийся прикрывать отход основной армии во главе с Кутузовым под Шёнграбеном, смог провести самого Мюрата с громадой французских войск. Никто не ожидал, что ему удастся вырваться, все похоронили его, а он вырвался, и даже знамёна и орудия врагу не оставил.

— Так то Багратион…

— Так то французы! А здесь укры… — отозвался за капитана Дениро.

— Ну, дай Бог. Может, укроет их Богородица по Мирославиным молитвам…

— Сильней в стрёменах стыли ноги,
И мёрзла с поводом рука.
Всю ночь шли рысью без дороги
С душой травимого волка.
Нас было мало, слишком мало.
От вражьих толп темнела даль;
Но твёрдым блеском засверкала
Из ножен вынутая сталь.
И ждали все, внимая знаку,
И подан был знакомый знак…
Полк шёл в последнюю атаку,
Венчая путь своих атак…[29]

 

— тихо прочёл Николай, не сводя взгляда с едва различимой впотьмах дороги.

— Вот, про травимого волка — это точно, — хмуро согласился одессит. — А, вообще, Колян, у тебя какая-то болезненная страсть к цитированию. Чтец-декламатор хренов! Ты бы сам, что ль, чего сочинил…

— Лучше помолимся, — заметила Агния, не обратив внимания на удивлённый взгляд мужа, прежде не замечавшего в жене религиозности.

Николай, не оборачиваясь, протянул ей свои маленькие лестовки:

— Возьми, у меня руки всё равно баранкой заняты.

Внезапно движение колонны замедлилось. Кто-то постучал в окно, и Курамшин приоткрыл его.

— Ребят, тут впереди машина поломалась. Её сейчас в кювет спихивают, чтоб движение не тормозила, а людей куда-то рассадить надо, не пешими же им идти! — раздался из темноты сипловатый мужской голос. — У вас места не найдётся?

— Для одного человечка, пожалуй, сможем потесниться, а больше — никак, — отозвался Родионов.

— Ну, хоть одного! Погодите, сейчас пришлю к вам пассажира!

— Интересно, как ты собираешься впихивать сюда кого-то ещё? — поинтересовалась Агния.

— Очень просто, Агния Сергевна, мы с вами на правах старинных родственных связей поделим одно место на двоих, — невозмутимо отозвался капитан, указывая на свои колени. — Или, может, вы бы предпочли, чтобы человек остался на растерзание или бежал бегом за нашим караваном? Уверяю вас, остальные транспортные средства забиты не меньше нашего.

— Не могу сказать, что подобный способ передвижения меня восхищает, но ты прав, чего не сделаешь ради спасения ближнего, — вздохнула Агния, устраиваясь на коленях мужа. — Только будь добр, держи меня крепче. Как-то не хочется покалечиться на местных ухабах.

— Не беспокойся, хотя рука у меня сейчас и одна, но она достаточно крепка, чтобы не дать тебе покалечиться.

В окно постучали вновь:

— Принимайте пассажира!

В салон проворно забрался боец, и, несмотря на темноту Агния тотчас узнала в нём ополченца из Днепропетровска, который диктовал ей письмо семье. Он узнал её также, улыбнулся широко:

— Вот так встреча! А что, письмо моё не потеряли?

— Боже упаси, — отозвалась Агния. — Оно всегда при мне! Рада, что вы живы!

— Да и я, признаться, рад этому обстоятельству. И нашей встрече тоже.

— Ну, хоть кто-то чему-то сегодня рад… — усмехнулся Дениро.

— Ничего, брат, мы ещё повоюем! — бодро отозвался днепропетровец, захлопывая дверь.